– Господи милосердный! – бормочет он.
Агент спецслужб оборачивается с переднего сиденья, потом отводит взгляд. Митчелл просматривает статью про Марту: она снова сорвалась с катушек. И где только она добывает амфетамины – на фото у нее глаза размером с блюдце. Согласно статье, она в четыре утра позвонила репортеру UPI Элен Томас и бессвязно ругалась по адресу «господина президента», а еще сказала, что ей немедленно нужно убраться из Вашингтона, поехать отдохнуть на несколько дней в нью-йоркскую квартиру.
Замечательно, думает Митчелл. Не хватало мне только, чтобы она всю ночь орала, накачавшись алкоголем и наркотой. Митчелл амфетамины ненавидит. В старые добрые времена Марта просто напивалась и отключалась, но когда они перебрались в Вашингтон, она начала то тут, то там перехватывать таблетки, просто чтобы не заснуть на вечеринках, вот тогда-то и начались проблемы…
Тут его взгляд соскальзывает на передовицу, и он чувствует, как мошонку у него сводит, а яйца заползают прямиком в живот. «Уотергейтский взлом связали с Белым домом» – гласит заголовок, а в первом же абзаце он натыкается на знакомое имя – Э. Говард Хант, а несколькими абзацами ниже, черт побери, мелькает имя Гордона Лидди.
Незачем читать дальше. Внезапно все сходится. Он слышит собственный стон и снова ловит на себе взгляд агента, но тот молчит. Он поднимает газету к лицу, но больше не читает. Его тренированный ум юриста уже включился и спешно проигрывает события: телефонные звонки Ханту, ссоры с Лидди, тайные встречи в Ки-Бискейн, Ларри О’Брайен, кубинские взломщики со связями в ЦРУ, Говард Хьюз…
Ему хана. Потребовалось полминуты, чтобы совместить все детали… И да, конечно, как раз это Никсон обсуждал с теми сволочами, Хальдеманом и Эрлихманом. Они знали. Президент знал. Хант и Лидди знали. Кто еще? Дин? Магрудер? Ларю? Сколько их еще?
Лимузин сбрасывает скорость перед поворотом на Виргиния-авеню и подъездную дорожку отеля «Уотергейт». Инстинктивно подняв взгляд, Джон Митчелл видит, что на пятом этаже офисного здания в окнах конторы О’Брайена еще горит свет. Вот где это стряслось, прямо в его чертовой крепости…
Когда агент открывает дверцу, мысли у Митчелла еще мечутся.
– Приехали, сэр. Ваши чемоданы в багажнике. Мы их сейчас принесем.
Джон Митчелл выползает из начищенного черного «кадиллака» и как зомби бредет через вестибюль к лифтам. Дик скоро позвонит, думает он. Надо действовать быстро, изолировать идиотов и позаботиться, чтобы они оставались в изоляции.
Лифт останавливается, и они с агентом идут по ковровой дорожке до его двери. Агент заходит первым, чтобы проверить комнаты. В конце коридора Митчелл видит еще одного агента спецслужб, у пожарного выхода. Он, здороваясь, улыбается, и агент кивает в ответ. Господи Иисусе? О чем, скажите на милость, я волнуюсь? К десяти утра завтра мы все подчистим и похороним. Меня-то, черт побери, не тронут! Не посмеют!
Агент в апартаментах подает знак, мол, все чисто.
– Ваш портфель я поставил на стол, сэр, ваш багаж уже поднимается. Если вам что-нибудь понадобится, мы будем у лифтов.
– Спасибо, – отвечает Митчелл. – Ничего не надо. Уходя, агент тихо прикрывает за собой дверь. Подойдя к
телевизору, Джон Митчелл включает вечерние новости и наливает себе скотча со льдом, затем растягивается на диване, чтобы под телевизор ждать, когда позвонит Никсон – из таксофона. Он знает, что значит это выражение и что оно не имеет никакого отношения к десятицентовикам.
* * *
Это была последняя мирная ночь Джона Митчелла в Вашингтоне. Наверное, мы никогда не узнаем, о чем именно он разговаривал по телефону с Никсоном, так как последний осторожно позвонил с того телефона в Белом доме, который не был подключен к системе прослушивания. Официально Митчеллу о новой затее с записями не сообщали. Официально о ней знали только Никсон, Хальдеман, Ларри Хигби, Стив Булл, Алекс Баттерфилд и три агента спецслужб, отвечавших за ее работу. Но неофициально всем, у кого был личный доступ в Овальный кабинет, либо сообщили потихоньку, либо они настолько хорошо знали Ричарда Никсона, что им сообщать не требовалось. Как бы то ни было, в протоколах сенатской комиссии по Уотергейту достаточно показаний, наводящих на мысль, что у каждого имелось собственное записывающее оборудование и что вообще каждый записывал, что говорил остальным.
Например, ни Джон Эрлихман, ни Чарльз Колсон «официально» не подозревали о поразительно сложной системе скрытых «жучков», которую разработало для президента Никсона подразделение технической безопасности секретных служб. Согласно показаниям Алекса Баттерфилда на закрытых слушаниях судебной комиссии, Никсон приказал старшему агенту спецслужб Вонгу, чтобы его эксперты по электронике поставили «жучки» во все до единой комнаты (встроив в столы, лампы, телефоны и каминные полки) на территории Белого дома, где президент может что-либо сказать.
Я почти десять лет использую диктофоны и прочее звукозаписывающее оборудование – от десятидюймовых студийных бобин до мини-микрофонов размером с изюмину -во всевозможных журналистских ситуациях, но никогда не сталкивался с чем-то подобным системе, которую установили для Никсона в Белом доме эксперты Вонга. В дополнение к десяткам беспроводных, активируемых голосом микрофонов размером с ластик, которые встроили в деревянную обшивку стен, имелись еще специально изготовленные сенсоры, механизмы задержки и переключатели пауз, встроенные в микрофоны, которые могли активировать либо Булл, либо Баттерфилд.
В зале заседаний кабинета министров, например, Никсон велел встроить в крепления настенных ламп микрофоны, которые мог включать, нажимая на кнопку безобидных с виду зуммеров с подписями «Хальдеман» и «Баттерфильд» на ковре под столом. Звукозаписывающая аппаратура помещалась в запираемом шкафу в подвале Белого дома, но Никсон мог начать запись, просто нажав носком ботинка кнопку «Баттерфилд». Чтобы остановить запись или поставить устройство на паузу, надо было просто наступить на кнопку «Хальдеман».
Мало-мальски серьезное описание умопомрачительной звукозаписывающей системы Никсона потребовало бы тысяч слов и запутало бы большинство непрофессионалов, но даже этого краткого резюме достаточно, чтобы привести к двум очевидным, но редко упоминаемым выводам.
Во-первых, человек, обладающий подобной системой звукозаписи, встроенной и обслуживаемой круглые сутки специалистами по электронике спецслужб, способен получать воспроизведение голосов исключительно высокого качества. А поскольку кадровая служба Белого дома в состоянии нанимать лучших машинисток и предоставлять им лучшее оборудование для дешифровки, какое есть на рынке, существует лишь одна разумная причина, откуда в никсоновской версии пленок Белого дома появились тысячи «неразборчивостей» в стратегических местах. Любое машинописное агентство страны вернуло бы Никсону деньги, если бы их секретари так повредили пленки. Небрежность подобного масштаба может быть лишь умышленной, а, как известно, Никсон лично отредактировал большинство расшифровок до того, как они были отданы в набор. Это не имеет большого значения теперь, когда его версия расшифровок уже не является потенциальной уликой, а стала лишь топорным атрефактом, который даже читать неинтересно, и в своей почти преступной неряшливости лишь оттеняет гораздо более детальные и внятные расшифровки, которые сделали с тех же пленок стенографисты судебной комиссии. Основания беспокоиться из-за того, что подразумевают эти расшифровки, или из-за неуклюжести уголовника, который их редактировал, есть только у владельцев того или иного издательства, которое решит заплатить Ричарду Никсону 2 миллиона долларов за президентские мемуары. Ведь последние во многом будут основываться на внушительной добыче – записях разговоров в Овальном кабинете, которые Джеральд Форд только что объявил личной собственностью Ричарда Никсона. Впрочем, Никсону и эти расшифровки тоже придется отредактировать – перед отправкой чистовой рукописи мемуаров в типографию. Книга будет продаваться долларов по пятнадцать, и найдется достаточно дураков, которые ее купят.
