– Ну, не замечательно ли? – спросил он.
На использованной стороне импровизированной писчей бумаги значилось: «НОВОСТЬ! От „Шевроле мотор дивижн“! ЧИКАГО. – В этом году „Шевроле“ открыл весенний сезон продаж уже первого января, заявил сегодня генеральный директор Джон 3. ДеЛориан. Присутствующим на открытии Чикагского автомобильного шоу журналистам он сказал, что в этом году продажи „Шевроле “ взяли резкий старт, побив рекордные цифры 1965 года. „Мы продали триста пятьдесят две тысячи машин в январе и феврале, – продолжил ДеЛориан. – То есть на двадцать два процента больше, чем в прошлом году. Это дает нам двадцать шесть процентов по отрасли в сравнении с двадцатью тремя процентами прошлого года“».
– Ну не замечательно ли? – повторил Килли.
Я поднял взгляд проверить, не улыбается ли он, но лицо у него было смертельно серьезное, а голос – чистая панацея от всех болезней. Я заказал еще кофе, рассеянно кивая на неуклюжие восхваления Килли и проклиная собственную журналистскую жадность, из-за которой так влип: не выспавшийся, голодный, запертый в подвале под видом столовой с французским коммивояжером.
Но я остался играть по правилам, пожевал грейпфрут и вскоре вышел за Роллером на улицу, где нас подобрала большая неприметная машина – «шевроле» скорее всего. Я спросил, куда мы едем, и кто-то ответил:
– Сначала на Чикагский товарный рынок, где е/о снимут для шоу Купа, потом на Автомобильное шоу на скотоводческом рынке.
Слова повисли в воздухе, их смысл до меня никак не доходил… Шоу Купа – уже хреново, я был на нем однажды и устроил гадкую сцену, назвав Эдлая Стивенсона профессиональным лжецом, тогда как все остальные гости пришли рекламировать памятник Стивенсону. Теперь, почти два года спустя, я не видел толку представляться. В этом году Куп не наседал на спортсменов, все больше шутил. Нашего лыжника затмили рекламирующий «линкольн-меркьюри» Барт Старр и Фрэн Таркентон в блейзере «Доджа». Но и без Килли команда «Шевроле» все-таки щегольнула О. Джей Симпсоном, скромно признав, что в свой первый год в профессиональном футболе он, пожалуй, не порвет на части Национальную футбольную лигу. Разговор вышел скучный, щедро пересыпанный рекламными упоминаниями Автомобильного шоу.
Передышка для Килли возникла, когда Куп – с подачи в утренней Tribune – спросил, а что Килли на самом деле думает по поводу «любительского» статуса спортсменов.
– Я не промахнусь, предположив, что вам заплатили, чтобы на Олимпиаде вы катались на лыжах определенной марки?
– Куда махнетесь? – переспросил Килли.
Куп полез в записи за новым вопросом, на лице Килли читалось облегчение.
Ханжество, заложенное в самой концепции «любительского спорта», всегда возмущало Килли, и сейчас, получив иммунитет отличника, он легко признается, что всю затею считает мошенничеством и сумасбродством. На протяжении своей карьеры во французской лыжной сборной его профессией – рекламы ради – указывали: «таможенный чиновник на государственной службе». Никто этому не верил, даже чиновники «Федерасьон Интернасиональ де Ски», административного совета соревнований мирового класа для лыжников-любителей. Сама идея была нелепой. Кто, в конце концов, поверит, что нынешний чемпион мира по горнолыжному спорту – герой и знаменитость, чье появление в любом аэропорте от Парижа до Токио собирает толпы и телекамеры, – во внесезон живет на мизерную зарплату, трудясь на занюханном таможенном складе в Марселе?
Он говорил с явным смирением, словно его несколько смущали собственные привилегии. Потом, когда часа через два наш разговор свернул на современность, на шикарную реальность его реактивной жизни, он вдруг сболтнул:
– Раньше я о таком мог только мечтать. Когда я был молод, у меня вообще ничего не было, я был бедным. А теперь могу получить все, что захочу!
Жан-Клод (как будто без обид и возмущения) понимал, что его отучают от откровенного, без прикрас стиля дней любительского спорта. Однажды в Вейле он слушал, как спортивный комментатор рассказывал, как замечательно он сейчас прошел дистанцию, а потом, вполне сознавая, что говорит как для прямого эфира, Жан-Клод рассмеялся и сказал, что дистанцию прошел из рук вон скверно, полнейший провал, он ошибся, где только мог. Теперь с помощью своих профессиональных советников он научился быть терпеливым и вежливым – особенно в Америке, особенно с прессой. Во Франции он был лучше защищен, его гораздо легче отличала аудитория, знавшая его, еще когда он не был коммивояжером. Он был в Париже, когда в прошлом апреле Эйвери Брандейдж, 82-летний президент Международного олимпийского комитета, потребовал от него и еще нескольких олимпийских чемпионов вернуть медали. Брандейдж, узколобый пурист старой школы, был шокирован, когда газеты раструбили, мол, многие победители (в том числе и Килли) вообще не знают, что значит слово «любитель». По словам Брандейджа, эти вероломные позеры годами получали деньги от «коммерции» – начиная с производителей снаряжения и заканчивая издателями журналов.
Если память мне не изменяет, незадолго до Олимпиады одна такая сделка просочилась в газеты, и проблему неуклюже разрешили спешным постановлением, мол, ни один победитель не должен упоминать или выставлять на показ свои лыжи (или какое-либо еще снаряжение) вовремя телеинтервью или фотосессий для прессы. До тех пор стандартной практикой для победителя любой крупной гонки было как можно лучше и чаще выставлять марку своих лыж. Это постановление причинило немало головной боли множеству лыжников в Гренобле, но не удовлетворило Эйвери Брандейджа. Его требование вернуть медали напомнило о Джиме Торпе, которого лишили всего завоеванного на Олимпийских играх 1912 года за то, что однажды играл за деньги в полупрофессиональном бейсбольном матче. Торп согласился на это безумие, вернул медали и остаток жизни провел с пятном «позора». Даже сейчас жуткий скандал с Олимпиадой – главная тема биографического очерка о Торпе в новой энциклопедии «Коламбия».
Но когда репортер из Montreal Star спросил Жан-Клода, что он думает о возвращении олимпийских медалей, тот ответил:
– Пусть Брандейдж сам сюда за ними приедет.
Это редкий проблеск «старого Жан-Клода» на публике. Его американский имидж обкорнан и приглажен, чтобы избежать как раз таких вспышек. «Шевроле» платит ему не за то, чтобы он говорил, что думает, но за то, чтобы он продавал машины, – а такого не добьешься, предлагая самодовольным старикам отвалить. Нельзя даже признавать, что французское правительство платило тебе, чтобы ты был лыжником, потому что так делается во Франции и большинстве других стран, и все, родившиеся после 1900 года, назовут это вполне естественным. Но когда продаешь «шевроле» в Америке, надо почитать мифы и умонастроения своего рынка: улыбаться как Горацио Олджер, воздавать должное отцу и матери, которые никогда не утрачивали веры в тебя и даже заложили свои слитки, когда настали тяжелые времена.
* * *
Любой, видевший, как мы покидали шоу Купа, неминуемо предположил бы, что Ж.-К. ходит с пятью или шестью охранниками. Я до сих пор не уверен, кто были остальные. Лен Роллер всегда был рядом, а еще враждебный, с колтунами в волосах гад, из того пиар-агентства «Шевроле», которое заправляло Автомобильным шоу, – он еще в начале отвел меня в сторонку, чтобы предупредить, что Роллер «тут только гость, а заправляю всем я». Роллер над инсинуациями посмеялся, сказав:
