И это сработало. Оба «обращения» имели громадный успех – какое-то время. Пусть сама по себе тактика представляется циничной, все-таки трудно судить, породила ли она «обращение», или дело обстояло наоборот. Пока особого значения это не имеет. Мы говорим о формате политических акций: если концепция «Чудотворца» к нему применима, то формат Кеннеди-Маккарти следует рассматривать как иной, особенно если учесть, что демократическая партия уже сейчас усиленно старается провернуть тот же финт в 1972-м, когда единственной надеждой демократов свергнуть Никсона опять станет какой-нибудь признанный кандидат на грани климакса, который начнет вдруг в 1971 г. глотать кислоту, а летом 72-го отправится на рок-фестиваль и будет при каждом удобном случае скидывать рубашку, а его жена сожжет свой бюстгальтер. И миллионы молодых проголосуют за него и против Никсона.
Или нет? Есть все-таки еще один формат, именно тот, на который мы наткнулись в Аспене. Почему бы не бросить вызов истеблишменту, выставив кандидата, о котором вообще никто не слышал? Который никогда не был подготовлен и натаскан для своего поста? Чей стиль жизни уже настолько странен, что мысль об «обращении» ему даже в голову не придет?
Иными словами, почему бы не подыскать честного фрика и не выпустить его на чужую территорию, пусть покажет всем «нормальным» кандидатам, какие они есть и всегда были никчемные лузеры? Зачем подстраиваться под сволочей? Зачем предполагать, что у них есть мозги? Откуда такая уверенность, что при кризисе они не сломаются? (Когда япошки ворвались в олимпийский волейбол, они контратаковали всех странными, но безумно легальными приемами вроде «японский ролл», «крошка-шип» и «молниеносный брюхо-пас», превративший их более рослых противников в хнычущие тряпки.)
Такова суть того, что кое-кто называет «аспенским методом» в политике: не выходить за рамки системы и не сотрудничать с ней, но разоблачать ее блеф, сумев вывернуть ее наизнанку, постоянно при этом сознавая, что властьимущие не так уж умны. К концу кампании Эдвардса я, невзирая на собственные предубеждения, пришел к выводу, что Закон на самом деле на нашей стороне. Не копы, не судьи или политики, но сам Закон, пропечатанный в скучных и заскорузлых учебниках юриспруденции, с которыми мы постоянно справляемся, потому что у нас нет другого выбора.
* * *
Но в ноябре 1969 г. у нас не было времени теоретизировать. Помню список книг, которые я хотел найти и прочесть, чтобы узнать что-нибудь о политике, но какое там чтение, у меня едва хватало времени на сон. Став де-факто руководителем кампании, я казался себе человеком, который случайно развязал кровавую войну банд, и по мере того как кампания Эдвардса становилась все безумнее и ядовитее, единственной моей заботой было спасти собственную задницу, отвратив катастрофу. Я вообще не знал Эдвардса, но к середине октября чувствовал личную ответственность за его будущее, а в тот момент перспективы у него были не радужные. Билл Данэвей, «либеральный» издатель Aspen Times, сказал мне утром в день выборов, что я «собственноручно уничтожил юридическую карьеру Джо Эдвардса в Аспене», «затащив его в политику».
Таков был убаюкивающий миф либералов: сбрендивший на наркотиках писатель-эгоманьяк из Вудс-Крик накачался лошадиными транками и свой дурной трип взвалил на местную популяцию хипарей, обычно вполне безобидных и мирных, пока у них достаточно наркоты. Но теперь по какой-то чертовой причине они совершенно распоясались и тащат за собой в пропасть бедного Эдвардса.
Ага, бедный Эдвардс! Он недавно развелся и жил со своей подругой на чердаке, едва сводя концы с концами в городке, полном юристов-дилетантов. Известен он был лишь как «тот гад, который подал в суд на город» в прошлом году от имени двух волосатиков, которые утверждали, что подверглись дискриминации со стороны полиции. Последнее было истинной правдой, и иск произвел ужасающий эффект на местную полицию. Шеф (в настоящее время кандидат на пост шерифа) ушел в отставку или был уволен, но так или иначе бросил своих патрульных на волю федерального судьи в Денвере. Судья похоронил иск, предупредив аспенских копов, мол, устроит им веселую жизнь при первом же признаке «дискриминационного поддержания порядка» против хиппи.
Иск имел серьезные последствия в Аспене: мэр был стреножен, городской совет утратил волю к жизни, городской магистрат Гвидо Мейер уволен сразу (даже раньше шефа полиции), а местные копы вдруг перестали арестовывать волосатиков за «блокирование тротуара», что тем летом влекло за собой девяносто дней в тюрьме и 200 долларов штрафа.
Идиотия закончилась раз и навсегда – благодаря «иску» Эдвардса. Местные либералы собрали совещание Американского союза защиты гражданских свобод и тем ограничились. А потому только круглый дурак мог удивиться, когда год спустя компания друзей, подыскивая кандидата на пост мэра, решила обратиться к Джо Эдвардсу. Это казалось логичным всем, кроме либералов, которым было не по себе от кандидата «фрик пауэр». Они не имеют ничего против Эдвардса, говорили они и даже соглашались с его платформой, которую мы тщательно подстроили под их вкусы, но им чудилось что-то зловещее в поддержке, которую он получил среди «сброда». С такими людьми не захочется попивать минералку «Виши». Всякие сорвиголовы, байкеры и анархисты, которые не знают, кто такой Стивенсон, и ненавидят Губерта Хамфри. Кто эти люди? Что им надо?
И правда, что? Местный бизнесменский бунд был далек от недоумения. Для них Джо Эдвардс был главой коммунистического заговора, цель которого уничтожить их«образ жизни, продавать ЛСД их детям и шпанские мушки их женам. И неважно, что их дети уже продавали друг другу ЛСД и что их жены не могут найти, кто бы их поимел в душную лунную ночь в Хуаресе. Но все это побоку. А суть была в том, что город вот-вот захватит банда фриков.
Почему нет? Мы никогда этого не отрицали. Даже в официальной платформе, которая была публичной и довольно мягкой. Но где-то в середине кампании Эдвардса даже либералы сообразили, что собственно означает его платформа. Они разглядели, что за ней собирается буря, что наши разумно подобранные слова пробьют брешь, через которую хлынут решительные действия. По долгому опыту они знали, что такие слова, как «экология», могут означать почти что угодно. Для большинства либералов «экология» – это день в «патруле чистоты», который собирает пивные банки для получения денег за возврат тары, которую компания пошлет, разумеется, их любимой благотворительной организации.
Но мы вкладывали в это слово совершенно иной смысл: мы думали о лавине жестко ограничительных действий, которые раз и навсегда свяжут руки не только очевидным расхитителям нашей земли, но и подковерной кабале спекулянтов-либералов, заключающих свои сделки, чтобы не запачкать имидж. Как, например, Арманд Бартос. Этого нью-йоркского «мецената» и увешенного драгоценностями модника часто восхваляет Weamen Clothing Daily, но он ведь заодно землевладелец, застройщик и часто проклинаемый домохозяин самого большого и грязного парка трейлеров в Аспене. Парк назывался «Джербаздейл», и кое-кто из жильцов утверждает, что Бартос поднимает квартплату всякий раз, когда решает прикупить очередной шедевр поп-арта.
– Надоело финансировать коллекцию этой сволочи,- сказали мне. – Он владелец одной из самых очевидных трущоб западного полушария. Он нас выдаивает, а наши денежки отдает говнюкам вроде Уорхола.
