* * *
Как бы то ни было, битва началась… Революция против Волны Прошлого. По настойчивым слухам, мистер Никсон не теряет уверенности – по причинам малопонятным тем, кому меньше пятидесяти лет, исключая копов, евангелистов и членов Лобби свободы. Остальным придется снова читать романы или, возможно, строить лодки. От требований этой растущей поляризации, этого воя баньши: «На чьей ты стороне?», годы Джонсона покажутся фестивалем мира. Всякому, кто думает, будто Никсон написал ту успокоительную инаугурационную речь, стоит запомнить имя – Рей Прайс. При Никсоне он – Билл Мойерс, с которым сходен и в другом: по нему также хорошо заметны будут признаки, что корабль тонет. Прайс – прикормленный либерал Никсона, и когда он уйдет, перед нами замаячит эпоха кровавого хаоса и уличных боев. И, возможно, даже той Революции, которую ждут сорвиголовы среди новых левых. Президент Никсон пришел в вакуум, которого ни он, ни его ставленники не понимают. В настоящий момент они обживаются в оке тайфуна. И если им кажется, что ветра стихли, их ожидает неприятный сюрприз.
И нас остальных тоже, ведь все мы в том оке – даже молодые активисты «новых левых», в рядах которых сейчас еще большее смятение, чем у либеральных демократов, у которых есть хотя бы номинальный глава. Что бы ни заявляли организаторы, вашингтонский марш протеста потерпел крах… и по причинам иным, нежели дождь и грязь. Джерри Рубин был прав: вероятно, это была «последняя демонстрация» – во всяком случае, последняя в старом, более мягком и когда-то полном надежд контексте.
* * *
В понедельник вечером, когда уже стемнело, я вернулся в большой цирковой шатер, где всего двадцатью часами ранее шумел контринаугурационный бал МКОВВ. В воскресенье шатер заполняли тысячи молодых диссидентов, которые смеялись, курили траву и перебрасывались воздушными шариками в свете прожекторов и под грохот рок-музыки. Там были Фил Оке и Пол Краснер, и Джуди Коллинс прислала телеграмму, дескать, приехать не может, но «так держать». Толпа просекла, передавалась шляпа, чтобы собрать кучку долларов на оплату аренды шатра. Случайный наблюдатель решил бы, что здесь празднуют победители.
Потом, после парада Никсона, я вернулся в шатер посмотреть, что там творится… а его не было. Точнее, он исчезал: шесть грузчиков из Norfolk Tent Со. демонтировали все, кроме шестов и тросов. В грязи лежали толстые рулоны синего и красного брезента, ожидая, когда их погрузят в фургон и увезут на склад.
Как по частям исчезает шатер, подходили посмотреть молодые девушки с длинными волосами и ребята с рюкзаками. Как и я, они вернулись, почти надеясь, что тут что-то происходит. Мы постояли рядом с памятником Вашингтону. Никто не разговаривал, даже парни из компании по аренде тентов. Потом мы разошлись в разные стороны. Было холодно, и становилось все холоднее. Застегнув лыжную куртку, я быстро пошел через Молл. Слева от меня у подножия памятника группка хиппи передавала по кругу косяк, а приблизительно в миле справа маячил яркий купол Капитолия… Капитолия мистера Никсона.
Внезапно мне стало очень холодно, а еще появилось смутное ощущение поражения. Более восьми лет назад в Сан-Франциско я всю ночь сидел у телевизора, чтобы смотреть в записи трансляцию выборов, и когда Никсон провалился, почувствовал себя победителем. "
Сейчас, этим воскресным вечером 1969 г., президента Никсона почтили ни много ни мало шестью инаугурационными балами. Какое-то время я мрачно это обдумывал, а потом решил попозже пойти в «Хилтон» и кому-нибудь врезать. Кто угодно подойдет, но хотелось надеяться, что подвернется шеф полиции Нэшвилла или еще какой-нибудь подонок. А пока оставалось только вернуться в отель и смотреть по телику новости. Может, покажут что-нибудь смешное, вроде клипа о публичных наказаниях.
(Boston) Globe, 23 февраля, 1969
Часть 2. ПРЕДСТАВЛЯЕМ: КУКЛА «РИЧАРД НИКСОН» (Пересмотренная модель 1968 года)
Ни одно интервью с Ричардом Никсоном не заканчивается, пока он по меньшей мере один раз не назовет себя «государственным человеком». Подразумевается, что его противники всего лишь «политики». Особенно тот, кого Никсон планирует победить в ноябре этого года… в гонке за пост президента США. Selah!
Крупные опросы и подсчеты голосов по стране позволяют предположить, что Никсон, возможно, прав, невзирая на возмущенный вой тех избирателей, которые твердят, мол, выбор между Никсоном и Джонсоном это вообще не выбор. Сенатор Юджин Маккарти назвал его «выбором между непристойностью и вульгарностью». А ведь Маккарти политический наследник Эдлея Стивенсона, который сказал, что «народ имеет то правительство, которого заслуживает». Если это так, то 1968-й скорее всего станет годом, в котором великий американский петух вернется на свой насест… во благо или на беду.
А потому я из нездорового любопытства недавно съездил в Новую Англию, чтобы посмотреть на «настоящего Ричарда Никсона». Не обязательно на «нового Никсона» или даже на самую последнюю модель старого «нового Никсона», известного следящим за его кампанией журналистам как «Никсон, модель IV». Моим заданием как пресс-корреспондента было отыскать за масками человека или попробовать доказать, что никаких масок нет вовсе, что в свои пятьдесят пять лет Ричард Никсон в точности таков, каким кажется: пластмассовый человечек в пластиковом мешке, окруженный наемными пиарщиками, которые так осторожничают, что сами кажутся пластмассовыми. На сей раз этих дрессировщиков от политики подбирали за хладнокровие и сноровку лишь на одном поприще: добиться, чтобы Ричард Никсон стал следующим президентом Соединенных Штатов.
Один такой «тренер», Генри Хайд, вероятно, счел меня угрозой лагерю Никсона и позвонил в Pageant, чтобы проверить, кто я. Это случилось уже после того, как, пока я завтракал, он проник в мой номер и прочел мои машинописные заметки. Люди Никсона, одетые в мешковатые костюмы темных тонов и уйму сальной кожи (они походили на модели с шоу стиля «Элкс-клаб»), как будто решили, что я не проявляю достаточного уважения, ведь одет я был как лыжник-любитель. В Pageant мистера Хайда заверили, что, невзирая на мою внешность, мои миссия и намерения чисты.
Ричард Никсон так и так никогда не числился среди моих фаворитов. Многие годы я считал само его существование памятником всем протухшим генам и ущербным хромосомам, которые сводят на нет перспективы Американской мечты. Он был гадкой карикатурой на себя самого: человек без души, без внутренних убеждений, с порядочностью гиены и стилем ядовитой жабы. У Никсона, которого я помнил, напрочь отсутствовало чувство юмора: немыслимо было представить, как он смеется над чем-то, помимо безногого паралитика, который хочет голосовать за демократов, но не может дотянуться до рычага на автомате для голосования.
После 1960-го я уже не воспринимал его всерьез. Два года спустя он провалился на выборах в губернаторы Калифорнии и недвусмысленно дал понять, что и сам себя всерьез уже не воспринимает – во всяком случае, как политика. Он выставил себя дураком на всю страну, обвинив в своем поражении «враждебность прессы». Созвав пресс-конференцию, он рявкнул в микрофон: «Вам больше не пинать Дика Никсона, джентльмены, потому что это моя последняя пресс-конференция».
