Идея перенести лагерь обрадовала в штабе Макговерна не всех. Решение приняли в Калифорнии, за несколько дней до первичных, и, помню, как спорил из-за этого с Гэри Хартом. Он твердил, дескать, переезд необходим, мол, там площадь больше, и даже задним числом мои доводы в пользу старой штаб-квартиры кажутся нелогичными. Я говорил, тут дело в карме, в психологической преемственности. А кроме того, я провел какое-то время в здании Маски накануне нью-гэмпширских первичных, когда атмосфера там сильно напоминала камеру смертников в Синг-Синге. Воспоминания о ней у меня остались не самые приятные, но в моих доводах, как всегда, был заметный налет мистики. А Гэри, как всегда, исходил из логики юриста и политического прагматизма.
* * *
Итак, после Майами штаб Макговерна переехал с первоначальной базы над винным магазином и универсамом на Капитолийском холме в склеп Маски на К-стрит, в модном районе поближе к центру. Место самое центровое, твердили сторонники переезда, да и большая парковка рядом. Еще в новом здании имелось два лифта и шестнадцать уборных.
В первоначальной штаб-квартире уборная была одна, с картонной стрелкой на двери, которую можно было передвинуть – как на часах – в одно из трех положений «Женская», «Мужская» и «Пустая».
Еще был один холодильник. Маленький, конечно, но почему-то в нем всегда стояло несколько банок пива – даже для зашедшего в гости журналиста. Пополнять холодильник никому в обязанность не вменялось, но никто не выпивал последнее пиво, не поставив что-нибудь взамен. (Или, может, сначала это было очковтирательство: может, за задней дверью имелся нескончаемый запас, но в холодильнике держали только две-три банки, чтобы любой, выпивший одну, чувствовал себя настолько виноватым, что, когда придет в следующий раз, принесет на замену шесть. Но лично я сомневаюсь: даже такая хитроумная сволочь, как Рик Стинерс, не планирует все столь тщательно.)
* * *
И что теперь? Старая штаб-квартира отошла в область истории, и, пробродив с неделю или около того по новой, я нашел только один холодильник, и стоял он в кабинете финансового директора Генри Киммельмана на шестом этаже. На прошлой неделе я пошел туда с Пэтом Кэдделлом смотреть новостную программу Кронкайта и Чэнселора (каждый день в 18:30 вся активность в здании замирает на час, так как сотрудники собираются у экрана посмотреть на «ежедневное барахло», как выразился один), а у Киммельмана единственный цветной телик в здании, поэтому в новостной час его кабинет обычно забит битком.
К несчастью, его телик был сломан. В нем вышибло одну из трубок, и у всего на экране появился влажно-пурпурный оттенок. Когда Макговерн бубнит речь, которую всего пару часов назад написал ему кто-то из собравшихся у экрана, в телике Киммельмана он словно бы вещает со дна бассейна, полного дешевой пурпурной краски.
Выглядит удручающе, и многие сотрудники предпочитают черно-белые телевизоры в отделе политики…
* * *
Что? Мы опять отклонились от темы? Я рассказывал про мою первую встречу с холодильником в кабинете Генри Киммельмана: я искал пиво и не нашел ничего. В недрах агрегата прозябала лишь банка с мартини, и вкус у него был, как у тормозной жидкости.
Одна банка мартини. Никакого пива. Пурпурный телеэкран. Оба лифта застряли в подвале. Пятнадцать пустых уборных. Парковка по соседству за семьдесят пять центов в час. Безумие и хаос в коммутаторной. Страх в задних комнатах, смятение в приемной и жутковатый вакуум на восьмом этаже, откуда Ларри О’Брайену полагается руководить процессом. Что он там делает? Никто не знает. Его никто и никогда не видит.
– Ларри много разъезжает, – сказал мне один спичрайтер. – Ты же знаешь, он Номер Один, а когда ты Номер Один, то можно уже и не напрягаться, верно?
Сдается, на сей раз кампании Макговерна каюк. Эффектная победа в последнюю секунду еще возможна – на бумаге и при стечении определенных обстоятельств, но реальность самой кампании это исключает. Сплоченная решительность и боевой настрой на всех уровнях, какие отличали команду Макговерна в месяцы перед первичными в Висконсине, вероятно, сумели бы сократить отставание от Никсона в двадцать пунктов в этот последний мрачный месяц.
Никсон, как всегда, слишком рано достиг пика и теперь, по сути, застрял на «удерживании позиций». Если бы кандидаты шли голова к голове, это обернулось бы катастрофой, но даже по пристрастным оценкам Пэта Кэдделла, Никсон все равно может победить, даже если в ближайшие полтора месяца потеряет свои двадцать пунктов. (Цифры Кэдделла в общем и целом совпадают с последним опросом Гэллапа десять дней назад, который показал, что Никсон может потерять тридцать пунктов и все равно победит.)
По моим собственным грубым прикидкам, между сегодняшним днем и 7 ноября Макговерн будет равномерно сокращать отставание, но недостаточно. Если бы я писал книгу прямо сейчас, то попытался дать Макговерну семь или восемь пунктов, но, вероятно, при необходимости соглашусь на пять или шесть. Иными словами, по-моему, Макговерн проиграет пять с половиной процентов голосов на общем голосовании избирателей и, скорее всего, намного больше при голосовании коллегии выборщиков*.
* В своем предсказании я несколько ошибся. Окончательная цифра была двадцать три процента. На тот момент кампании я уже не функционировал с обычной своей безжалостной объективностью. В мае и июне, когда голова у меня была еще ясная, я выигрывал огромные суммы с постоянством, приводившим в недоумение экспертов. Дэвид Броудер до сих пор должен мне пятьсот баксов в результате свой неразумной ставки на Губерта Хамфри на калифорнийских первичных. Но он по-прежнему отказывается платить, ссылаясь на то, что я проиграл ему пять сотен на результат пешей гонки между Джимом Нафтоном и Джеком Джермондом в Майами-Бич. – Примеч. авт.
* * *
Трагедия в том, что, когда в четверг 13 июля солнце взошло над Майами-Бич, Макговерн как будто уже держал в руках Белый дом. С тех пор он сам себя стреножил чередой почти невообразимых промахов: вполне логично, Иглтон, Селинджер, О’Брайен и другие убедили значительную часть электората, включая даже самых ярых его сторонников, что их кандидат – несущий чепуху психопат. Начиная с Майами, его выступления превращали в издевательский фарс все, за что он выступал в ходе первичных.
Возможно, я ошибаюсь. Но еще можно представить себе (я, во всяком случае, могу), что Макговерн и впрямь победит. Тогда мне не придется волноваться, что мой почтовый ящик в универсаме в Вуди-Крик будет забит приглашениями на обед из Белого дома. А и ладно. Мистер Никсон никогда меня не приглашал, и Кеннеди с Л. Б. Дж. тоже. Я снес эти годы позора и не слишком убиваюсь, что предстоят еще четыре. У меня вообще ощущение, что мое время на исходе, и могу представить себе уйму вещей, которые предпочел бы найти в почтовом ящике вместо приглашения на обед в комнатах обслуги.
Пусть сволочи-предатели обедают друг с другом. Они друг друга заслуживают.
О, Господи! Ситуация снова вышла из-под контроля. Солнце встало, сделка заключена, и подлый гад Манкевич только что выдернул ключевую дощечку, на которой держалась вся моя тонко задуманная сага для нынешнего номера. От этой идиотии мозги кипят. После того как я тринадцать дней торчал во вшивой комнатенке на верхнем этаже вашингтонского «Хилтона», после того как ночь за ночью лихорадочно писал о финальном отрезке этой долбаной кампании, меня начинает мучить мысль, а какого, скажите на милость, Извращенца Иисуса, я вообще сюда приехал? Что за безумие заманило меня в это вонючее болото?
