Разумеется, никто не поверил. Влиятельные журналисты вроде Джека Гермонда и Жюля Уитковера тут же побежали к телефонам выяснять, а что с Никсоном на самом деле. Остальные, уже не связанные сроками сдачи материала или ужасом надвигающегося дня выборов, только пожали плечами и продолжали пить. Мы считали, что нет ничего необычного в том, что Никсона свалила какая-то реальная или даже психосоматическая хворь. А если правда хуже новостей… ну… и тут нет ничего необычного.
Среди двухсот приглашенных самый небольшой и любопытный контингент состоял из дюжины крутых журналистов, которые почти всю прошлую осень потратили на отслеживание малейших нетвердых шагов Макговерна на пути кампании, пока два третьеразрядных криминальных репортера из Washington Post тихонько собирали по крупицам самую большую политическую сенсацию 1972-го или вообще какого-либо года, которая к моменту «юбилейного» праздника Макговерна уже вылилась в скандал. И этот скандал прожжет огромную дыру в любом учебнике истории Америки, какой будет написан в 1973-м и отныне…
* * *
Один из самых интересных аспектов Уотергейта – как обошлась с ним пресса. То, что летом 1972-го началось как один из величайших СМИ-провалов века, к настоящему времени вылилось, вероятно, в самую дотошно и профессионально освещаемую сенсацию в истории американской журналистики.
Когда я примчался в прошлом месяце в Вашингтон, чтобы встретиться со Стедманом и возродить редакцию внутренней политики, то ожидал, что корифеи столичных СМИ снова слепо бранятся в каком-нибудь стильном секторе реальности, подальше от болевой точки «сенсации». Точно так же, сев в «Саншайн Спешл» Эда Маски на флоридских первичных, я обнаружил, что все медиа-звезды страны попивают «кровавые мэри» в уверенности, что едут в Майами с «кандидатом». Так же, потусовавшись в «Холидей-Инн» в Сиу-Фоллс в день выборов с дюжиной крупных пиарщиков, можно было остаться при уверенности, что Макговерн проиграет никак не больше десяти пунктов.
События кампании 1972-го не преисполнили меня благоговения перед мудростью национальной прессы. Поэтому я испытал большой шок, когда, прибыв в Вашингтон, обнаружил, что гады прибрали сенсацию к рукам и выдаивают ее как могут: от Уотергейта со всеми его гадкими подробностями до ITT, от дела Веско и лжи Никсона по поводу финансирования его особняка в Сан-Клементе и до давно почившего «скандала Эгню».
В такой наэлектризованной атмосфере места для гонзо-журналиста маловато. Впервые на моей памяти вашингтонская пресса работала почти на пике своего поразительного, но обычно спящего потенциала. В поисках следующей ниточки полдюжины лучших репортеров Америки из Washington Post разрабатывали все и каждый аспекты Уотергейтской истории, как выпушенные на волю обезумевшие нарики. New York Times, которая в начале скандала серьезно отставала, мобилизовала корифеев со всех своих бюро по стране, чтобы наверстать упущенное. Вашингтонские бюро и Times, и Newsweek отчаянно зашебуршились в поиске новых подходов, новых связей, новых утечек информации и ниточек сенсации, которая разворачивалась так быстро, что ни одно СМИ не могло присвоить ее исключительно себе. И, уж конечно, старались три (или четыре) телеканала, чей механизм настроен на визуальные материалы, а не на умело подбрасываемые подсказки безликих юристов, звонивших на частные телефонные номера, а после отказывающихся говорить перед камерами.
Единственный визуальный «экшн» в Уотергейте в стандартном понимании имел место в самом начале, когда взломщиков поймал с поличным взвод полицейских в штатском с пушками наголо, и произошло это так быстро, что на месте не было даже фотографа, не то что телеоператора.
Магнаты теленовостей не жалуют сенсаций, требующих многих недель скучных расследований с минимумом удачных кадров, особенно в тот момент, когда все ведущие телекорреспонденты страны прикомандированы к тому или иному аспекту президентской кампании, которая еще лихорадочно кипела, когда 17 июня случился взлом в отеле «Уотергейт». Все лето съезды в Майами и фиаско в Эглтоне отодвигали Уотергейт на второй план. И телевидение, и пресса держали лучшие команды на кампании еще долгое время после того, как 15 сентября первоначальные обвинительные акты были представлены по делу Лидди, Ханта, Мак-Корда и остальных. И к дню выборов в ноябре сенсация Уотергейта казалась уже устаревшей.
Журналисты, освещавшие кампанию, стараются об этом не говорить. Проникновение в национальную штаб-квартиру демократической партии казалось мелочью в сравнении с тем, что происходило в Майами. Это была «местная» (вашингтонская) сенсация, и ею занимались «местные сотрудники». Но у меня местных сотрудников не было, поэтому мой выбор был очевиден.
За исключением двух моментов, и первый из них до сих пор не дает мне покоя. В ночь 17 июня я большую часть вечера провел в отеле «Уотергейт»: с восьми до десяти вечера я плавал в бассейне, а с половины одиннадцатого до часа ночи пил текилу в баре с Томом Квином, ведущим спортивной колонки в ныне несуществующей Washington Daily News.
Тем временем Хант и Лидди по рации руководили взломом из номера 214, а бывший агент ФБР Альфред Болдуин -из своего отлично оборудованного наблюдательного пункта в номере 419 «Мотор лодж Говарда Джонсона» на другой стороне Виргиния-авеню. Джим Мак-Корд уже вскрыл замки на двух дверях в гараже прямо под баром, и, вероятно, в то самое время, когда мы с Квином заказывали по последней, Мак-Корд и его команда кубинцев пошли на дело и были арестованы час спустя.
Все это происходило менее чем в ста ярдах от того места, где мы посасывали лайм и соль с «Сауза Голд» и мрачно бормотали про участь Дуэйна Томаса и свиней, заправляющих Национальной футбольной лигой.
* * *
Ни Боба Вудворда, ни Карла Берстайна из Post на ту вечеринку Макговерна не пригласили – что, впрочем, уместно, так как список гостей ограничивался теми, кто изо дня в день переживал кошмар кампании 72-го, людьми вроде Фрэнка Манкевича, Майлса Рубина, Рика Стирнса, Гэри Харта и даже корреспондента Newsweek Дика Стаута, которого за день до выборов едва не выбросили с высоты в тридцать тысяч футов из «Дакота Куин II» над Линкольном, штат Небраска, за отчет последнего об обреченной кампании Макговерна.
Такова была компания, собравшаяся июльским вечером отпраздновать Большую Победу Джорджа перед Великим Провалом: оползень начался с Иглтона и закончился – невероятно – Уотергейтом. События последнего полугода так сильно измотали приглашенных (сотрудников и журналистов, которые были с Макговерном от Нью-Гэмпшира до самых Сиу-Фоллс в день выборов), что никому не хотелось идти на праздник из страха, что он обернется похоронами или чистым барахлом.
Но под конец вечера, когда два десятка засидевшихся выпивох, проигнорировав уход официантов и отключение света в патио, вынудили Макговерна открыть личный бар, разговор зашел о том, кто из агентов спецслужб, откомандированных охранять Макговерна, ежедневно докладывал Джебу Магрудеру в Комитет по переизбранию президента и кто из десяти или двенадцати журналистов с доступом к святая святых стратегии Макговерна состоял на жаловании у Комитета с окладом полторы тысячи долларов в месяц. Этот журналист (по сей день неизвестный публике и не разоблаченный) упоминался в меморандумах Белого дома как «друг Чэпмена» – загадочное обозначение, поставившее в тупик всю вашингтонскую прессу, пока один из экспомощников президента не объяснил в частной беседе, что фамилией «Чэпмен» Никсон иногда пользовался в старые добрые времена, когда мог путешествовать по заштатным «холидей-иннам» под вымышленными именами.
