Но Мэдден необъективен так же, как и я. Его душа по-прежнему принадлежит Окленду: слоняется там по старому тренировочному полю в болотах Аламеды в одной компании с призраками прочих неукротимых, вроде Фредди Билетникоффа и Теда Хендрикса, и не исключено, что они взяли с собой даже заднего свободного принимающего, который славился тем, что каждый сезон попадал в тюрягу за дикие преступления. Изнасилование было из них самым невинным, и, насколько я помню, такие истории повторялись регулярно. Свободный принимающий имел настоящий вкус к преступлениям, и он прощал себе криминальные наклонности с оригинальным спокойствием, что делало его неприятной помехой для Мэддена и братом по духу для Эла Дэвиса, моего старого друга, который до сих пор остается «райдером» до мозга костей.
То были серьезные ребята, и Джон Мэдден определенно был своим среди них, хорошо это или плохо. Жить среди «Оклендских райдеров» значило в те дни почти то же самое, что жить среди Ангелов Ада.
Такие мысли бродили у меня в голове, когда пилот подошел к громкоговорителю и объявил, что мы летим обратно в Денвер. Причина возвращения — то ли обледенение посадочной полосы, то ли сбой противообледенительного оборудования на борту самолета, а может быть, туман в долине. Истинная причина не была названа.
Тем временем мэр поносил меня перед всеми пассажирами за то, что я осмелился закурить «данхилл» в салоне, а стюардесса, моргая поросячьими глазками, говорила, что мне придется, как она выразилась, «познакомиться» со службой безопасности аэропорта, когда мы приземлимся в Аспене… или Монтрозе… или, может быть, в Паркере, Аризона.
Мэдден был прав насчет самолетов. Все мы становимся заложниками, как только колеса отрываются от земли… Я пытался объяснить это мэру, который стал угрожать мне тюрьмой, когда я закурил еще одну сигарету. Это противозаконно, говорил он, но я знал, что он врет…
К этому времени наша вторая попытка приземлиться в Аспене закончилась неудачей. Следующие два часа нам пришлось кружить в воздухе. В салоне распространялся запах страха, смятения и рвотных масс. Стюардесса записала имена, по меньшей мере, шести пассажиров-нарушителей. Бедняги пытались пройти в туалет, но их грубо отправили на места, так как горела надпись «пристегнуть ремни». Стюардесса охраняла свой салон, как волчица. Не курить, не пить алкогольные напитки, не ходить по салону…
Потом пилот объявил по внутренней связи, что мы готовимся к новой посадке в аэропорту Аспена, причем делать это придется наполовину вслепую. Как он объяснил, при первой попытке он промахнулся потому, что не видел посадочную полосу, а при втором заходе огни он видел, но скорость была слишком велика.
И теперь, когда мы мотались, как сумасшедшие в черном октябрьском небе, он нервно бормотал насчет «еще одной попытки», если у нас хватит топлива…
— Нет! Нет! — закричал мэр. — Я больше никогда не буду так делать!
Это оказалось правдой. Около полуночи он вернулся в Денвер, откуда мы взлетели четыре или пять часов назад. Вся ночь была страшной ошибкой. Он взял билет на худший рейс в мире, и вот — попал в никуда. Игра «Краснокожих» закончилась, и мы даже не знали, кто победил.
Когда я шел по салону самолета к выходу, я заметил, что поза мэра потеряла характерную напряженную подтянутость, его шея странно выгнулась. Потом придурки из персонала аэропорта приволокли его в терминал и попытались посадить на пластиковую скамейку; мэр упал, а нервные и озлобленные пассажиры ехидно засмеялись. Я приложил к его шее сигарету, взял сто долларов из его бумажника — цена двух билетов — и сказал ему, что он, везунчик, легко отделался.
— Это тебе наука: в жизни надо опираться на серьезных людей, — сказал я. — Ты, нацист, слишком долго все делал наоборот.
4 октября 1985 года
Нервотрепка в городе толстых
— Была какая-то смутная, раздражающая неопрятность в его внешности. Он всегда казался каким-то грязным, хотя, внимательно присмотревшись, вы видели, что он выбрит гладко, как актер, и одет в безукоризненную рубашку.
Г.Л. Менкен. На смерть Уильяма Дженнингса Брайена
В тот день мне надо было закончить и сдать работу, но сразу после полудня в мою дверь громко застучали свиньи. Сначала я подумал, что за мной пришли люди из службы безопасности отеля или, может быть, даже из полиции, чтобы арестовать по обвинению в мошенничестве. Безмозглый редактор снова не заплатил за последнюю неделю моего пребывания в отеле, и администрация стала вести себя грубо.
Такое случалось и раньше, в лучшие дни, когда я занимал многокомнатный номер в «Марке Хопкинсе». Каждую неделю, получая счет, редактор скулил как дворняжка. А потом по радио сделали платное объявление, в котором говорилось, что все деньги я потратил на пастушьи кнуты.
Конечно, полная чушь, но что с того? Около 366 тысяч людей слышали это объявление, по крайней мере, один раз, и когда в холле я попытался обналичить чек, консьержка засмеялась и назвала меня извращенцем.
— Знаю я вас, — сказала она. — Вы помешаны на оружии и кнутах.
— Чепуха, — сказал я. — Кроме наличных, мне сейчас ничего не надо. Хочу пройтись по Авеню, заодно куплю отель на Юкатане.
Все началось несколько месяцев назад, еще до того как появилась эта женщина, а «Новости на Си-би-эс» вычислили, где я снимаю номер. Неизвестные люди подсовывали под мою дверь записки и звонили по телефону, угрожая смертью. Администрацию отеля крайне раздражала сложившаяся ситуация.
Все дни напролет в мою дверь стучались и скреблись странные люди … А сейчас у меня в номере сидели братья Митчеллы
[21]
, за закрытой дверью торчала женщина, которая, схлестнувшись в прошлый раз с Митчеллами, дважды звонила мне с угрозами подбросить бомбу… и еще у меня сидел Уоррен Хинкл. Он только что закончил статью об инспекторе Дэне Уайте, который недавно покончил жизнь самоубийством. Характеристика Хинкла была жесткой и беспощадной, о покойниках не писали ничего подобного с того времени, как Г.Л. Менкен написал об Уильяме Дженнингсе Брайене.
Мы все были сыты по горло. Я слишком долго находился в пути и занимался делами; а зачем — я и сам не понимал. Мне прислали большие счета за ремонт мотоцикла и за разбитое ветровое стекло «олдсмобиля». (Я всегда нервничал из-за помех и задержек в дороге, а университет Алабамы, где я должен был читать лекцию, прислал за мной эту машину. В ярости я двинул по ветровому стеклу, и они вычли у меня 290 долларов из гонорара.)
К тому времени, когда возникли проблемы с бухгалтерией отеля, состояние моего духа не располагало к разумному поведению. Правительство Танзании предлагало мне тысячу долларов в день, если я приеду к ним в страну и помогу истребить стаю «крокодилов-убийц», которые угрожали превратить Рувуму в реку крови и костей, но мой отлет из Сан-Франциско день за днем откладывался из-за странных событий, следовавших одно за другим.
