— Черт возьми, приятель, — сказал я. — Ты уже до дна добрался. Тебе надо работу найти.
Йемон рассмеялся и наполнил три бокала льдом.
— Я тут все Лоттерманом занимаюсь, — рассказал он. — Похоже, все-таки смогу получить мои деньги.
Тут с пляжа пришла Шено в том же самом белом бикини и с большим пляжным полотенцем в руках. Она улыбнулась Йемону:
— Они снова заявились. Я слышала, как они переговариваются.
— Проклятье, — рявкнул Йемон. — Чего ради ты без конца туда шляешься? Что у тебя, черт возьми, с головой?
Шено улыбнулась и села на полотенце.
— Это мое любимое место. Почему я из-за них должна от него отказываться?
Йемон повернулся ко мне.
— Она ходит на пляж и раздевается — а аборигены прячутся за пальмами и глазеют.
— Не всегда, — быстро уточнила Шено. — Обычно только по выходным.
Йемон подался вперед и заорал на нее:
— Черт бы тебя побрал! Больше туда не ходи! Отныне, если захочешь поваляться голой, будешь здесь торчать! Будь я проклят, если буду тратить все время на заботы о том, как бы тебя не изнасиловали! — Он раздраженно покачал головой. — В один прекрасный день они тебя достанут! Если не прекратишь терзать этих несчастных ублюдков, я, черт возьми, позволю им тебя взять!
Шено уставилась на бетонный пол. Мне стало ее жалко, и я встал, чтобы сделать ей выпивку. Когда я дал ей бокал, Шено подняла глаза и сделала долгий глоток.
— Вот-вот, выпей, — проговорил Йемон. — А потом мы пригласим кое-кого из твоих дружков и закатим настоящую вечеринку. — Он откинулся на спинку шезлонга. — Блин, ну и житуха, — пробормотал он.
Какое-то время мы просто сидели и пили. Шено молчала, говорил в основном Йемон. Наконец он встал и принес из песка по ту сторону патио кокосовый орех.
— Ну, — предложил он, — в футбол, что ли, поиграем.
Я был рад всему, что хоть чуть-чуть развеяло бы атмосферу, а посему отставил бокал и неуклюже пробежал вперед в ожидании паса. Йемон дал идеальный пас, но кокос, будто свинец, скользнул сквозь пальцы и упал на песок.
— Давайте на пляж пойдем, — крикнул Йемон. — Там куча места, где побегать.
Я кивнул и махнул рукой Сале. Но тот покачал головой.
— Идите играйте, — пробормотал он. — Нам тут с Шено надо кое-что важное обсудить.
Шено равнодушно улыбнулась и махнула нам рукой.
— Идите, — сказала она.
Я сбежал по утесу на плотный песок пляжа. Йемон вскинул руку и побежал под углом к линии прибоя. Я швырнул кокос повыше и подальше и стал смотреть, как он с резким всплеском плюхается в воду. Йемон подхватил его и побежал дальше.
Я рванулся в другую сторону, видя, как кокос выплывает ко мне из жаркого голубого неба. Он больно ударил по рукам, но на сей раз я его удержал. Приятно было поймать хороший пас — пусть даже и кокосом. Руки все краснели и все сильней болели, но это было славное, чистое ощущение, и я не обращал внимания. Мы бежали недалеко друг от друга, обмениваясь пасами через центр и длинными забросами к боковым линиям, и вскоре я уже не мог удержаться от мысли, что мы ввязались в нечто вроде священного ритуала, в новую переигровку всех суббот нашей юности, ныне изгнанные из отечества, потерянные и отрезанные от тех игр и пьяных стадионов, глухие к шуму и слепые к фальшивым краскам тех счастливых зрелищ. Спустя годы насмешек над футболом и всем, что футбол для американца значит, я оказался на пустом карибском пляже, бегая по тем идиотским узорам распасовки со рвением нормального футбольного фаната с городского пустыря.
Пока мы бегали взад-вперед, падая и ныряя в прибой, я вспомнил субботы в Вандербилте и математическую красоту движений защитника Технологического института Джорджии, что оттеснял нас все дальше и дальше в той жуткой серии схваток — гибкая фигура в золотистой фуфайке, рвущаяся сквозь дыру в наших рядах, — вот уже свободная на свежей траве наших тылов — и матерный выкрик с трибун — наконец-то свалить гада, увернуться от блокировщиков, что летят на тебя будто пушечные ядра, снова выстроиться в линию и встретить ту кошмарную машину. Все это было крайне мучительно, однако в своем роде красиво; там были люди, которые уже никогда так не сработают и даже не поймут, как это у них получилось так сработать сегодня. По большей части это были болваны и костоломы, массивные куски мяса, до предела накачанные, — но странным образом они осваивали эти сложные узоры и розыгрыши, а в редкие моменты действовали как подлинные артисты.
Наконец я совсем вымотался от беготни, и мы вернулись в патио, где Сала и Шено все еще беседовали. Оба казались порядком нетрезвыми, и после нескольких минут разговора я понял, что у Шено совсем слетела крыша. Она все хихикала себе под нос и передразнивала южный акцент Йемона.
Мы пили еще около часа, снисходительно посмеиваясь над Шено и наблюдая, как солнце катится вниз по наклонной к Ямайке и Мексиканскому заливу. «А в Мехико еще светло», — подумал я. Я никогда там не бывал, и меня вдруг одолело жуткое любопытство по поводу этого места. Несколько часов рома вкупе с растущим отвращением к Пуэрто-Рико привели меня на самую грань того, чтобы немедленно отправиться в город, собрать манатки и улететь на первом же отправляющемся на запад самолете. «Почему бы и нет?» — подумал я. Зарплату за эту неделю я еще не получил; стало быть, несколько сотен в банке, ничто меня не связывало — так почему бы и нет? Наверняка там не хуже, чем здесь, где моей единственной опорой была малооплачиваемая работа, которая к тому же грозила вот-вот накрыться. Я повернулся к Сале.
— Сколько отсюда до Мехико?
Он пожал плечами и глотнул рома.
— Прилично, — ответил он. — А что? Ты туда снимаешься?
Я кивнул.
— Пока еще думаю.
Шено подняла на меня глаза, лицо ее вдруг посерьезнело.
— Тебе, Пол, понравится Мехико.
— Ты-то что о нем знаешь? — рявкнул Йемон.
Она сверкнула на него глазами, затем сделала долгий глоток из своего бокала.
— Так-то лучше, — сказал он. — Сиди и посасывай — а то еще мало напилась.
— Заткнись! — выкрикнула она, вскакивая на ноги. — Оставь меня в покое, дурак надутый!
Рука Йемона взлетела так быстро, что я даже не заметил движения. Раздался шлепок, когда тыльная сторона ладони треснула Шено по щеке. Жест вышел почти обыденным — ни гнева, ни напряжения, — и к тому времени, как я осознал, что произошло, Йемон уже опять откинулся на спинку шезлонга, бесстрастно наблюдая, как Шено, шатаясь, отходят на несколько футов в сторону и заливается слезами. Какое-то время все молчали, затем Йемон велел ей идти в дом.
— Иди туда, — рявкнул он. — Ложись в постель.
Шено перестала плакать и оторвала ладонь от щеки.
— Будь ты проклят, — всхлипнула она.
