Появился официант с бутылками пива, и Сала ухватил их с подноса.
— Ни одна девушка, у которой хоть капля разума в голове, сюда не явится, — заявил он. — Разве что девственницы — девственные истерички. — Тут он погрозил мне пальцем. — Ты здесь пидором станешь, Коми, — попомни мои слова. В этом месте все в пидоров и психов превращаются.
— Очень может быть, — отозвался я. — А вообще-то со мной на самолете прелестная штучка летела. Пожалуй, завтра ее поищу. Наверняка она где то на пляже будет.
— Она как пить дать лесбиянка, — заверил меня Сала. — Тут их навалом. — Он покачал головой. — Черт бы побрал эту тропическую гниль — эту непрерывную бесполую пьянку! Она меня бесит — Я уже просто психую!
Гуталин подоспел еще с двумя бутылками пива, и Сала сцапал их с подноса. Тут в проходе появился Йемон. Заменив нас, он подошел к столику.
Сала испустил горестный стон.
— Нот он, черт бы его побрал, — пробормотал он. — Не топчи меня, Йемон, — я же не всерьез.
Йемон улыбнулся и сел.
— Все ворчишь насчет Моберга? — Он рассмеялся и повернулся ко мне. — Роберт считает, я плохо обошелся с Мобергом.
Сала пробурчал что-то по поводу «психов». Йемон снова рассмеялся.
— Сала в Сан-Хуане — самый старожил. Сколько тебе, Роберт, — лет девяносто?
— Кончай кормить меня этим дерьмом, — выкрикнул Сала, подскакивая на стуле.
Йемон с пониманием кивнул.
— Роберту нужна женщина, — нежно вымолвил он. — А то пенис давит ему на мозги, и он совсем думать не может.
Сала простонал и закрыл глаза. Йемон хлопнул ладонью по столику.
— Роберт, на улицах полно шлюх. Не мешало бы иногда по сторонам оглядываться. По дороге сюда я встретил их столько, что захотелось снять штук пять-шесть, раздеться — и пусть бы они все, как щенята, по мне ползали. — Он рассмеялся и помахал официанту.
— Ты подонок, — пробормотал Сала. — Твоя девушка еще и дня здесь не пробыла, а ты уже болтаешь о том, как бы по тебе шлюхи поползали. — Он с умным видом кивнул. — Ты очень скоро сифилис заполучишь. Будешь блядовать, топтать всех подряд — и очень скоро наступишь в дерьмо.
Йемон ухмыльнулся.
— Годится, Роберт. Ты меня предупредил.
Сала поднял взгляд.
— Ну как, она еще спит? Когда мне наконец можно будет в собственную квартиру вернуться?
— Как только мы оттуда отчалим, — ответил Йемон. — Я отвезу ее к себе домой. — Он кивнул. — Но мне, ясное дело, придется твою машину позаимствовать. Для мотороллера слишком много багажа.
— Блин, — вымолвил Сала. — Ты просто чума, Йемон, — ты же всю кровь из меня выпьешь.
Йемон рассмеялся.
— А ты добрый христианин, Роберт. Тебя непременно ждет воздаяние. Проигнорировав скептическое хмыканье Салы, он повернулся ко мне.
— Это ты утренним самолетом прилетел?
— Угу, — буркнул я.
Он улыбнулся.
— Шено сказала, в самолете какой-то парень старика колошматил. Часом, не ты?
Я простонал, чувствуя, как над столом смыкается сеть, вины и случайности. Сала с подозрением за мной наблюдал. Я кое как объяснил, что рядом со мной сидел npeстарелый псих, который всю дорогу пытался через меня перелезть.
Йемон рассмеялся.
— А Шено подумала, это ты псих. Сказала, ты 6ез конца на нее пялился, а потом совсем сбрендил и на старика накинулся. Когда она слезала с самолета, ты все еще его утюжил.
— Боже милостивый! — воскликнул Сала, с отвращением па меня поглядывая.
Я покачал головой и попытался отделаться смехом. Однако выводы были крайне неутешительны — я представал придурочным бабником и истязателем стариков. Вряд ли такая рекомендация подходила дня человека, собравшегося устроиться на новую работу.
Йемона это, похоже, развеселило, а вот Сала смотрел на меня с откровенной опаской. Я заказал еще выпивку и быстро сменил тему.
Мы сидели там несколько часов — болтали, лениво потягивали алкоголь и убивали время, пока в доме грустно бренчало фортепиано. Минорные ноты выплывали в патио, придавая вечеру безнадежно-меланхолический тон, который, впрочем, казался почти приятным.
Сала был убежден, что газета вот-вот закроется.
— Я обязательно выйду из тупика, — заверил он нас. — Дайте только еще месяц. — У него оставалось еще два крупных задания, а потом он думал уехать — скорее всего, в Мехико. — Да-да, — сказал он. — Пожалуй, еще месяц, а потом можно паковать барахлишко.
Йемон покачал головой.
— Роберт хочет, чтобы газета закрылась. Тогда у него будет повод для отъезда. — Он ухмыльнулся. — Ничего, она еще какое-то время протянет. Лично мне нужно месяца три — поднакопить деньжат и отправиться дальше по островам.
— Куда? — поинтересовался я.
Йемон пожал плечами.
— Да куда угодно — на какой-нибудь хороший остров, где подешевле.
Сала присвистнул.
— Ты прямо как пещерный человек, Йемон. На самом деле тебе требуется хорошая работа в Чикаго.
Йемон рассмеялся.
— Ничего, Роберт. Когда кого-нибудь употребишь, тебе полегчает.
Сала что-то проворчал и приналег на пиво. Несмотря на скверный характер, он мне нравился. Я прикинул, что он немного старше меня — возможно, лет тридцати двух-тридцати трех. Было в нем что-то такое, отчего он казался мне старым знакомым.
Йемон тоже казался мне знакомым, но не так близко — скорее наводил на воспоминания о неком человеке, которого я в каком-то другом месте знал, но затем потерял его след. Ему было лет двадцать пять, и он смутно напоминал мне меня самого в этом возрасте. Не того, кем я действительно был, а того, кем я мог бы себя увидеть, если бы перестал слишком об этом задумываться. Слушая его, я понимал, сколько воды утекло с тех пор, когда мне казалось, что я держу весь мир за яйца, сколько стремительных дней рождения пронеслось со времени моего первого года в Европе, когда я был так наивен и так уверен в себе, что каждая крохотная удача заставляла меня чувствовать себя ревущим от счастья чемпионом.
Давно уже я так себя не чувствовал. Наверное, в западне тех лет мысль о том, что я чемпион, невесть как оказалась выбита у меня из головы. Теперь же я снопа ее уловил, и оттого показался себе совсем старым. Вдобавок я задергался, что за такую бездну времени сделал так мало.
Откинувшись на спинку стула, я потягивал пиво. На кухне грохотал повар, а фортепиано отчего-то сдохло. Из дома доносилась болтовня на испанском, создавая невнятный фон для моих спутанных мыслей. Впервые я остро ощутил всю чужеродность этого места, реальное расстояние, которое я оставил между собой и своей последней точкой опоры. Не было никакой причины испытывать напряжение, но я тем не менее его испытывал — давление жаркого воздуха и проходящего времени — холостое напряжение, что накапливается в тех краях, где люди потеют все двадцать четыре часа в сутки.
