— Присаживайся.
Я плюхнулась к Ваньке на коленки, чувствуя себя ахуенно взрослой женщиной-шпаной, которая пьёт водку, сидит на коленях у мужика, и щас будет курить «Яву».
Второй стакан водки я выпила уже без запивки, потому что она закончилась, но Ванька сказал: «Закусывай курятинкой» — и сунул мне в рот прикуренную сигарету.
И вот тут я допустила роковую ошибку. Я затянулась.
Бетонный блок сторожки стремительно поднялся вверх, дал мне по еблу, и наступила темнота, в которой слышался Ванькин голос: «Я её домой не потащу. У неё дед пизданутый. Отхуярит меня костылём, а потом ещё к моей матери пойдёт, и настучит, что это я эту овцу споил. Я её у калитки брошу», а потом меня куда-то поволокли…
Очнулась я от холода. Открыв глаза, я обнаружила, что лежу на мостике возле своего дома, и что в комнате младшей сестры горит свет. Кое-как поднявшись, я по стенке доползла до светящихся окон, и поцарапала стекло.
— Кто там? — Послышался испуганный детский голос.
— Йа-а-а-а-а… Прохрипела я. — Твоя сестра-а-а-а-а-а…
Машка отодвинула занавеску, вгляделась в темноту, и истошно завизжала.
— Не ори! — Я замахала одной рукой, поскольку второй цеплялась за стенку дома. — Бабушку разбудишь! Открой мне дверь.
Пошёл отсюда, бомж сраный! Я щас дедушку разбужу, у него костыль и трофейный миномёт! — Крикнула Машка, и погасила свет.
Я подождала пять минут, поняла, что на сестру надежды нет, и поползла к другому краю дома, где был врыт трёхметровый столб, на котором держалась телеантенна. По-трезвому я не раз залезала по нему к себе на второй этаж, и это было нетрудно, а вот попробуй залезть туда, есть ты через губу перешагнуть не можешь…
Несколько раз я срывалась, и падала в бабушкин розарий то мордой, то сракой. В какой-то момент я даже уже доползла до крыши крыльца и попыталась подтянуться, но снова пизданулась. Я уже понимала, что и дед, и бабка давно уже проснулись от грохота, и щас стоят у двери с миномётом и костылём. Но упорно продолжала лезть вверх.
В очередной раз пизданувшись в бабушкины розы, я громко заплакала.
— Лид, это ты? — Послышался бабушкин голос.
— Йа-а-а-а… — Провыла я. — Бабушка, я напилась водки, накурилась сигарет, и пытаюсь залезть на крышу дома-а-а-а-а… Пусти меня домой, а завтра убей!
Скрипнула дверь, в лицо мне ударил яркий свет, и сознание начало меня покидать…
Как сквозь вату я слышала голоса. Бабушкин: «Юра, держи ей голову», дедушкин: «Тазик, тазик несите!», снова бабушкин: «Какой тазик?! Достань горшок из-под кровати!», и Машкин: «О, Лидка выблевала огнетушитель?!»
… И наступила тьма.
Утром я проснулась, оторвала голову от подушки, и посмотрела в зеркало, висящее напротив моей кровати. Не буду врать: я не заорала от ужаса, не нассала под себя, и не потеряла рассудок. Хуле пиздеть? Но скажу честно: я поняла, почему вчера Машка, увидев меня в окне, завизжала на всё Подмосковье. Делаем вывод: собираясь на пьянку, с которой тебя могут волоком тащить домой — никакого фиолетового макияжа. Никакого.
Стерев жуткие трупные пятна с лица краем простыни, я перекрестилась, и спустилась вниз на веранду, где обнаружила бабушку. Сжавшись в комок, я приготовилась к пиздюлям.
— Что, хронь, проснулась? — Бабушка старалась говорить строго, но я видела, что её тянет ржать.
— Похмело не мучает? — Сбоку возник дед, который даже не пытался выглядеть зловеще.
— Бить будете? — Я опустила голову.
— А как же? — Бабушка налила из графина стакан воды, и протянула мне. — Обязательно будем. Только толку-то? Сама должна башку иметь.
— Я имею…
— Сушняк ты имеешь, а не голову. Учти: я матери-отцу ничего не расскажу, но если хоть ещё раз…
Меня передёрнуло:
— Я больше никогда… Да чтоб я… Да чтоб ещё раз…
— Вот и хорошо. — Бабушка забрала у меня стакан. — Время покажет.
… С того самого дня прошло больше пятнадцати лет. И за все эти годы я нажиралась до потери памяти раза три. А последние пять лет не пью вообще. Только по большим праздникам. И уж никак не водку.
Зато с тех самых пор я курю взатяг все эти годы, за исключением периода беременности сыном и грудного вскармливания. А когда год назад я привезла своего десятилетнего отпрыска на дачу, и повела его гулять по окрестностям, рассказывая о достопримечательностях, то, проходя мимо пустого места, на котором уже давно нет даже бетонных блоков, вскользь заметила, что вот на этом месте его мама впервые в жизни напилась.
И почему-то я даже не удивилась, когда по приезду в Москву, сын рассказал моей свекрови, как мама возила его на дачу, чтобы показать ему место, где она нажралась и накурилась. Больше он не вспомнил ничего. Гены, хуле.
Глава восьмая
— Так, записывай… — командовала в телефонную трубку Сёма: — Три пачки гидропирита, три флакона перекиси водорода, пузырь нашатырного спирта…
*Титры: Сёма. Шестнадцати лет от роду. Судя по первичным половым признакам — баба. Вторичные отсутствуют. Имеет старшую сестру — ученицу парикмахерского училища, и обширную лысину на затылке, полученную в результате неудачной попытки стать блондинкой. Тем не менее, услугами Сёмы как парикмахера пользуются все, кому жалко тратить бабки на салон красоты.*
— Угу… — кивнула в трубку я, не изменяя своей привычке во время телефонного разговора жестикулировать так, будто меня на том конце провода видят.
*Титры: Лида. Шестнадцати лет отроду. Судя по первичным половым признакам — баба, судя по вторичным — баба, которой суждено умереть девственницей. Такое ебать никто не станет. Имеет пегую волосню по всей башке, хочет превратиться в платиновую блондинку. Мозги отсутствуют.*
— Хуле угукаешь? Ноги в руки — и в аптеку! — скомандовала Сёма, и бросила трубку.
…Через полчаса я сидела на табуретке, замотанная по шею в мамину праздничную скатерть, а Сёма, вывалив язык, старательно хуячила толкушкой для пюре большые белые таблетки.
— Это что такое? — спрашиваю, и боюсь уже чота.
— Это такая поеботина, — важно отвечает Сёма, и добавляет в фарфоровую миску нашатырный спирт, — от которой волосы становятся белыми. У меня Светка всегда так делала, когда девок своих красила.
— Ты хоть одну девку после этой процедуры видала? — Спрашиваю, и нервничаю такая.
— Неа. — Спокойно отвечает Сёма, и льёт в миску перекись водорода.
— Слыш, а вдруг они потом облысели? — Я ещё больше занервничала, если кто не понял.
— Может, и облысели… — философски отозвалась Сёма, почесав свою плешь, — а может, и нет. Жизнь покажет. Погнали!
С этими словами Сёма вылила мне на голову адский раствор, воняющий кошачьими ссаками, и принялась размазывать его по моим пегим волосам. Голова нестерпимо зачесалась.
