— Пожалуйста, Василиваныч, меряйте. — Снимаю фартук, и отдаю Вове.
Тот трясущимися руками напяливает его на себя, снова надевает очки, отставляет ногу в сторону, и пафосно вопрошает:
— Ты девственна, Мария? Не касалась ли твоего девичьего тела мужская волосатая ручища? Не трогала ли ты чужие писи за батончик Гематогена, как путана?
Хрюкаю.
Давлюсь.
Отвечаю:
— Конечно, девственна, учитель математики Василиваныч. Я ж ещё совсем маленькая. Мне семь лет завтра будет.
Муж снимает очки, и смотрит на меня:
— Бля, ты специально, да? Какие семь лет? Ты ж в десятом классе, дура! Тьфу, теперь хуй упал. И всё из-за тебя.
Я задираю фартук с помидорами, смотрю как на глазах скукоживается Вовино барахло, и огрызаюсь:
— А хуле ты меня сам сбил с толку? «Скока будет трижды три?» Какой, бля, десятый класс?!
Вова плюхается на стул, и злобно шепчет:
— А мне что, надо было тебя просить про интегралы рассказать?! Ты знаешь чо это такое?
— А нахуя они мне?! — тоже ору шёпотом, — мне они даже в институте нахуй не нужны!
Ты ваще что собираешься делать? Меня ебать куртуазно, или алгебру преподавать в три часа ночи?!
— Я уже даже дрочить не собираюсь. Дура!
— Сам такой!
Я сдираю мамашин халат, и лезу под одеяло.
— Блять, с тобой даже поебатся нормально нельзя! — не успокаивается муж.
— Это нормально? — вопрошаю я из-под одеяла, и показываю ему фак, — заставлять меня дудеть в дудку, и наряжаться в хуйню разную? «Ты девственна, Мария? Ты хочешь потрогать маю писю?» Сам её трогай, хуедрыга! И спасибо, что тебе не приспичило выебать козлика!
— Пожалуйста!
— Ну и всё!
— Ну и всё!
Знатно поебались. Как и положено в годовщину-то. Свадьбы. Куртуазно и разнообразно.
В соседней комнате раздаётся детский плач. Я реагирую первой:
— Чо стоишь столбом? Принеси ребёнку водички!
Вова, как был — в фартуке на голую жопу, с дудкой в руках и в солнечных очках, пулей вылетает в коридор.
… Сейчас сложно сказать, что подняло в тот недобрый час мою маму с постели… Может быть, плач внука, может, жажда или желание сходить поссать… Но, поверьте мне на слово, мама была абсолютно не готова к тому, что в темноте прихожей на неё налетит голый зять в кухонном фартуке, в солнечных очках и с дудкой в руке, уронит её на пол, и огуляет хуем по лбу…
— Славик! Славик! — истошно вопила моя поруганная маман, призывая папу на подмогу, — Помогите! Насилуют!
— Да кому ты нужна, ветошь? — раздался в прихожей голос моего отца.
Голоса Вовы я почему-то не слышала. И мне стало страшно.
— Кто тут? Уберите член, мерзавец! Извращенец! Геятина мерзкая!
Мама жгла, беспесды.
— Отпустите мой хуй, мамаша… — наконец раздался голос Вовы, и в щель под закрытой дверью спальни пробилась полоска света. Вове наступил пиздец.
Мама визжала, и стыдила зятя за непристойное поведение, папа дико ржал, а Вова требовал отпустить его член.
Да вот хуй там было, ага. Если моей маме выпадает щастье дорваться до чьего-то там хуя — это очень серьёзно. Вову я жалела всем сердцем, но помочь ему ничем не могла. Ещё мне не хватало получить от мамы пиздюлей за сворованный халат, и извращённую половую жизнь. Так что мужа я постыдно бросила на произвол, зная точно, ЧЕМ он рискует. Естественно, такого малодушия и опёздальства Вова мне не простил, и за два месяца до третьей годовщины нашей свадьбы мы благополучно развелись.
Но вторую годовщину я не забуду никогда.
Я б и рада забыть, честное слово.
Но мама… Моя мама…
Каждый раз, когда я звоню ей, чтобы справиться о её здоровье, мама долго кашляет, стараясь вызвать сочувствие, и нагнетая обстановку, а в оконцовке всегда говорит:
— Сегодня, как ни странно, меня не били членом по щекам, и не тыкали в глаза дудкой. Стало быть, жива.
Я краснею, и вешаю трубку.
И машинально перевожу взгляд на стенку. Где на пластмассовом крючке висит белый кухонный фартук.
С помидорами.
Я ж пиздец какая сентиментальная…
Глава двадцатая
После проваленной секс-акции «Ебля школьницы», муж от меня ушёл навсегда. Ибо умный мужик он, муж мой был. Но ушёл не сразу, потому что умным он стал не так давно.
Он мне шанс давал ведь, это я только щас понимать стала. А я, дура, не воспользовалась нихуя. За что и поплатилась впоследствии.
— Скушно мне… — Пожаловался муж, и достал из пупка войлочную каку. — Может, поиграем?
Ночь. Полвторого. Дежа вю. Самое время для игрушек.
— Поиграй со своим хуем, Вова. — Сурово направила я ненужный Вовин энтузиазм в нужное русло, и повыше натянула трусы. — Мы с тобой ещё и трёх лет вместе не прожили. Не наглей.
— Дрочить не буду. — Муж понюхал пупочную каку, сморщился, и засунул её обратно в пупок. — Я женатый мужчина. Дрочить бездуховно.
— Могу похряпать, если пообещаешь уложиться в три минуты. — Я подсластила Вове горькую пилюлю, и зевнула: — Ебала я твои игры. Моя мама до сих пор всем подружкам своим рассказывает, как ты ей хуем по лбу дал.
— Мамы сегодня дома нет. Завтра суббота. На школьниц, благодаря тебе, я уже смотреть не могу. И вообще мимо школ теперь не хожу. Меня слёзы душат, и спазмы рвотные. Сука. — Муж давил на меня железными аргументами. Стало немножко стыдно.
— Ладно, в пять минут уложишься? — Типа, уговорил. Типа, у меня и голос стал уже такой, заискивающий.
— Не торгуйся как падшая женщина. — Назидательно сказал Вова из темноты. — Не к лицу тебе это. Не купишь ты меня своим минетом пятиминутным. Я куртуазности возжелал. И интриги.
Ахуеть. Интриган нашёлся. Минет ему уже не нужен. Зажрался мужик.
— Знаешь чо, — говорю, и сердиться уже начинаю: — От твоих интриг с переодеваниями у меня фригидность уже началась. И точка Джи проебалась куда-то. И я всё чаще стала на баб заглядываться. Это уже нездоровая хуйня, Вова. Так что или соглашайся на отсос, или дрочи. Другой альтернативы нету.
— Есть! — Торжественно вскричал муж. — Есть!
— На жопе шерсть? — Уточнила такая.
— Да. И ещё кожаные шорты.
— Пиздишь! — Я аж подпрыгнула. — Ты купишь мне кожаные шорты?! Ты ж сам недавно орал, что твои друзья и так постоянно интересуются на какой трассе ты со мной познакомился! Ты врёшь всё, Вова. Не верю я тебе.
— Да чо друзья… У меня и папа до сих пор уверен, что я тибя в лото выиграл, в армии.
