Мы вышли на улицу. Июньское солнце ласкало наши счастливые лица, и освещало мою вожделенную улыбку и праздничный макияж. Мы шли ПИТЬ! Пить алкоголь! Как взрослые! Это вам не лисёнок Вук в девять утра, блять! От нахлынувшего щастья я забыла надуть крутой пузырь из жвачки, и потеряла ещё один папин носок. Мою накладную грудь как-то перекосило.
В мрачной пивнушке, куда мы с Димой зашли, было темно и воняло тухлой селёдкой.
— Ноль пять? Ноль т`ги? — Спросил меня мой принц, а я ощерилась:
— Литр!
— К`гасавица! — Одобрил мой выбор Дима, и ушёл за пивом.
Я стояла у заляпанного соплями пластмассового столика, и возносила хвалу Господу за столь щедрое ко мне отношение.
— Твоё пиво! — Поставил литровый жбан на стол Дима, а я покраснела, и попросила сухарь.
— Суха`гей принесите! — Крикнул Дима куда-то в темноту, и к нам подошла толстая официантка, по мере приближения которой я стала понимать, отчего тут воняет тухлой селёдкой. — Г`ызи на здо`говье. Ты чем вообще занимаешься? Учишься?
— Учусь. — Я отхлебнула изрядный глоток, и куснула сухарь. — Я учусь в колледже.
Врала, конечно. Какой, нахуй, колледж? Если я в восьмой класс средней школы перешла только благодаря своей учительнице литературы, которой я как-то помогла довезти до её дачи помидорную рассаду.
— Колледж? — Изумился Дима, и незаметно начал мять мой лифчик с носочной начинкой. — ты такая умница, Лидочка… Такая мяконькая… Очень хочется назвать тебя…
— Прошмандовка!
Я вздрогнула, и подавилась сухарём. Дима стукнул меня по спине, отчего у меня расстегнулся лифчик, и на пол пивнушки посыпались папины носки, красная марля, и один сопливый носовой платок. Дима прикрыл открывшийся рот рукой, судорожно передёрнул плечами, и выскочил из питейного заведения.
— Ты что тут делаешь, паразитка?! — Из темноты вынырнула моя мама, и её глаза расширились, когда она увидела литровую кружку пива в тонких музыкальных пальчиках своей старшей дочурки. — Ты пьёшь?! Пиво?! Литрами?! С кем?! Кто это?! Он показывал тебе обезьянку?! Подонок и пидорас! И педофил! И… И… Это был Юра, да?!
— Мам, уйди… — Прохрипела я, пытаясь выкашлять сухарь, и параллельно провожая глазами Димину попу, обтянутую джинсами-варёнками. — Это был Дима. Это был Дима с Мосфильмовской улицы, ты понимаешь, а?
Сухарь я благополучно выкашляла, и теперь меня потихоньку поглощала истерика и душевная боль.
— Ты понимаешь, что ты мне жизнь испортила? Он больше никогда не придёт! Где я ещё найду такого Диму?! Я сегодня же отравлюсь денатуратом и пачкой цитрамона, а виновата будешь ты!
Мама испугалась, и попыталась меня обнять:
— Лида, он для тебя слишком взрослый, и похож на Будулая-гомосексуалиста.
— Отстань! — Я скинула материнскую руку с плеча, и бурно разрыдалась: — Я его почти полюбила, я старалась нарядиться покрасивше…
— В папины носки и мою кофту?
— А тебе жалко? — Я взвыла: — Жалко стало пары вонючих носков и сраной кофты?
— Не, мне не жалко, ты что?
— На Будулая… Много ты понимаешь! Он был похож на мою мечту, а теперь у меня её нету! Можно подумать, мой папа похож на Харатьяна! Всё, жизнь кончена.
— Не плачь, доча. Видишь — твоя мечта сразу свалила, и бросила тебя тут одну. Значит, он нехороший мужчина, и ему нельзя доверять.
— Он мне лифчик порвал…
— Откуда у тебя? А, ну да. И хрен с ним, с лифчиком, Лида. Хорошо, что только лифчик, Господи прости.
— Ик!
— Попей водички, полегчает. Девушка, литр минералки принесите.
— Ик!
— Всё, не реви. Щас водички хлебнёшь, успокоишься, и пойдём звонить остальным твоим поклонникам. У нас ещё тридцать шесть мужиков осталось. Чо мы, нового Диму тебе не найдём, что ли? Попей, и успокойся.
Вечером того же дня я позвонила своей несбывшейся мечте, и сказала ей:
— Знаешь что, Дима? Пусть у меня ненастоящие сиськи, и пусть от меня пахнет как от свежевыбритого прапорщика, зато я — хороший человек. Мне мама поклялась. А вот ты — ссыкливое фуфло, и похож на Будулая-гомосексуалиста. Мама тоже этот факт особо отметила. И, хотя мне очень больно это говорить, пошёл ты в жопу, пидор в варёнках!
— Как раньше люди жили без Интернета? Как знакомились, как встречались, как узнавали до встречи у кого какие размеры сисек-писек?
— А никак. Когда не было Интернета — была газета «Московский Комсомолец», которую выписывала моя мама, и рубрика «Школа знакомств», в которую я больше никогда не писала объявлений.
— Но, если честно, мне иногда до жути хочется написать письмо, а потом две недели ждать ответа, и бегать к почтовому ящику.
— А когда я в последний раз получала письмо? Не электронное, а настоящее? В конверте. Написанное от руки.
— Не помню.
— А вы помните?
— Я храню все эти тридцать восемь писем, и ещё несколько сотен конвертов, подписанных людьми, многих из которых уже не осталось в живых. Их нет, а их письма у меня остались… И пока эти письма у меня есть, пока они лежат в большом ящике на антресолях — я буду о них помнить. Буду помнить, и надеяться, что кто-то точно так же хранит мои…
Пишите письма.
Глава пятая
А скоро Новый Год. На пятачках, огороженных забором из кое-как сбитого штакетника будут продавать ёлки. Тридцать первого декабря, в этом ёлочном загоне останутся только две лысых ёлки, и пьяный продавец, наряженный Петрушкой. Он будет пьян и великодушен, поэтому разрешит бабушкам, одетым в коричневые пальто с кошачьими воротниками, собрать с земли хвойные ветки. Он разрешит им забрать их бесплатно. Потому что через три часа наступит Новый Год. Всем в эту ночь хочется почувствовать себя немножко Дедом Морозом. «Берите, клячи, — скажет Петрушка, махнув рукой, — вон в том углу ещё посмотрите, там хорошие ветки лежат». И старушки, лопоча «Дай Бог тебе здоровья, сынок», начнут подбирать колючие ветки сухонькими ручками в синих варежках-самовязах… И через три часа на Спасской башне начнут бить куранты, а миллионы человек поднимутся из-за стола, заставленного салатами и тарелками с лоснящимися кружочками сырокопчёной колбасы, чтобы стоя войти в новый год. Миллионы просьб и желаний выстрелят в космос. «Хочу, чтобы в этом году Вася на мне женился». «Хочу, чтобы хоть в этом ходу он сдох, сука, как он меня достал». «Хочу, что бы мне подарили собачку». «Хочу выздороветь и прожить хотя бы ещё один годик»… И с последним, двенадцатым ударом часов, миллионы глоток завопят «Ура!», и кинутся к мобильным телефонам, чтобы успеть дозвониться до своих близких, пока сеть наглухо не зависла. «Мама, с Новым Годом! Поправляйся…», «Серёга, давай, рули скорее, мы тебя ждём!». «Сыночек, я тебе желаю…». «Папа, а почему ты ко мне не приехал?»
