– Где, говоришь, ваша дача?
…Его звали Слава. Он работал машинистом электрички, был высок, красив, зеленоглаз и остроумен.
Через неделю я влюбилась в него по уши.
По ночам мы воровали у Славкиного соседа старый «УАЗик» и гоняли на нем по городу.
Мы гуляли по просмоленным шпалам до электродепо и обратно.
Мы ночевали в лесу возле костра. Мы сломали диван у него дома. Он называл меня «куклой». Его мама звала меня «дочей».
Я выкинула сиреневую помаду, шорты-трусы и майку с Микки Маусом.
Я научилась готовить пищу. Меня позвали замуж.
Замуж мне не хотелось ну совершенно. Поэтому я вновь откопала своего Микки Мауса и порношорты, с неподдельным сожалением призналась Славе в том, что на роль жены совсем не подхожу, и первой электричкой вернулась в Москву.
Конечно, сердце у меня – не камень. Конечно, я долго страдала и переживала. Конечно, я писала ему длинные письма, ни разу не получив ответа.
Но потом жизнь пошла своим чередом, я вышла замуж, – разумеется, не за Славу, – у меня родился Андрюшка и, как водится, ушел муж.
Всё как у всех практически.
Но пердящий «УАЗик», теплые шпалы и костер в лесу заняли особое место в моем сундучке. С годами я ныряла в него все чаще, доставала свои воспоминания, облизывала их, протирала от пыли и осторожно укладывала обратно. На лучшую полочку в кладовой своей памяти.
Года два назад мне даже пришла в голову идея написать книгу. Про настоящую любовь. А не про розовые сопли и «его нефритовый стержень нежно проник в розовый бутон Жозефины, и их накрыла волна экстаза». Я сидела на работе и, забив на всех и вся, писала книгу про любовь. Про меня и про Славу. И даже написала, что характерно.
Потом ее читали мои подруги и мамы подруг, все долго ржали и в конце концов потеряли единственный напечатанный экземпляр. Так, не начавшись, погибла моя карьера писательницы.
Семь лет прошло, а мне все чаще хотелось съездить на дачу и зайти в десятый дом на Октябрьской улице. Как будто что-то изменилось бы от того, что я туда припрусь. И я никуда не приезжала. Просто сидела и по-старушечьи копалась в своем сундучке.
И почему-то мне все время казалось, что я пропустила что-то очень важное.
Что уже когда-то давно я уже стояла на развилке у камня с высеченной на нем надписью: «Направо пойдешь – счастье найдешь, налево пойдешь – отымеют, прямо пойдешь – в дерьмо вляпаешься», и смутно подозревала, что пошла я прямо, но по пути свернула налево…
И с каждым годом утверждалась в этой догадке все больше и больше.
До того самого дня, когда в моей квартире раздался телефонный звонок.
– Алло, – сказала я в трубку.
– Ш-ш-ш… – ответила мне трубка.
– Это кто? – предприняла я вторую попытку.
– Ш-ш-ш… – повторила трубка.
– Ну и идите в пень, я вас не слышу, – вежливо сказала я тому, кто шипел, и положила телефон на стол.
Он снова зазвонил через десять секунд.
– Алло!
– Ксень, это ты?
Я осела на стул, как фрекен Бок, у которой сперли плюшки. Несколько секунд помолчала. Икнула. Потом глубоко вдохнула и спросила, зная ответ заранее:
– А это кто?
– А это я. Слушай, Ксень…
Дальше я уже не слушала. Потому что в тот момент над моей головой засиял нимб, ангелы ворвались в мою квартиру и стали хаотично носиться под потолком, играя на фанфарах, баянах, балалайках и губных гармошках.
На меня снизошла Божья благодать, надо думать. Давно пора. Я ее заслужила однозначно. Наконец-то мои молитвы дошли до адресата.
Семь лет, Боже мой. Семь лет прошло… Символичная цифра. Наверное.
– …на «Новослободской» в семь. Сможешь? – закончили в трубке.
Я весело спросила:
– Чего?
– Ты вообще меня слушала? – поинтересовались на том конце провода.
– Нет, – еще веселее ответила я, – а ты что-то сказал?
В трубке помолчали, потом вздохнули и терпеливо повторили:
– Завтра у меня на работе корпоратив. В честь десятилетнего юбилея. Звезды разные приедут, «Блестящие» там… Любишь «Блестящих»?
– Обожаю!
– Ну вот… Каждому сотруднику можно привести с собой одного человека. Я подумал, что этим человеком можешь быть ты…
– Я могу!
– Не перебивай. В общем, завтра в семь на «Новослободской». Я тебя жду. Буду ждать, то есть. Ты придешь?
– Да! Слав, подожди. Ты… Ты что, до сих пор не женат? – спросила я на одном дыхании и зажмурилась.
Пауза.
– Женат. Дочке четыре года. Жена идти не захотела просто. Под потолком предательски сфальшивил на губной гармошке
последний оставшийся ангел и исчез, прихватив с собой мой нимб.
Как обычно. Чудес не бывает.
– Понятно. Я приду, Слав.
– Спасибо, Ксень. Спасибо. И еще… Сердце у меня застучало, ладони вспотели.
– Я очень соскучился, Ксюш.
– Я тоже. Очень. Правда.
– Ну, до завтра, кукла?
И гудки в трубке. Ку-кла, ку-кла, ку-кла…
Подняла голову кверху, пытаясь вкатить слезы обратно в глаза. Ангелов там уже давно не было. Зато обнаружилось пятно на потолке. Формой напоминающее костер. Костер в лесу.
Весь следующий день прошел в лихорадочных сборах.
– Полинка! – орала я в телефон, прижимая правым плечом трубку к уху, а левой рукой с остервенением выщипывая брови. – Слушай, дай мне на один вечер свою рыжую курточку!
– Дубленку, что ли? Сдурела? Сентябрь на дворе, мать. Упреешь ведь.
– Сысоева, у меня на тебя вся надежда. У меня сапоги рыжие есть, сумка есть. Почти рыжая. Ну, в темноте так вообще просто апельсиновая. А куртка у меня красная. Сама понимаешь…
– Ты куда собралась, кляча?
– На сви-дание! – выкрикнула я и выдрала половину правой брови. – Черт!
– А с кем?
– Полин, что ты мне допрос устраиваешь, а?
– А мне интересно, куда ты намылилась в моей дубленке, да еще когда на улице плюс пятнадцать градусов.
– Сысоева, не будь занудой. Твоя куртка мне для имиджу нужна. Под сапоги…
– А сапоги тебе в такую жару зачем?
– Нет, ты патологическая зануда. Зачем-зачем… За шкафом! Ты мою книжку читала?
– Про то, как у тебя в магазине трусы из штанины вывалились?
– Да. То есть, нет. То есть книга не про трусы! Вот ты не романтик, Полин. Там же что главное?
