Я скользнула по нему взглядом и продолжила разговор. А когда через час обернулась, блондин все еще сидел в офисе и о чем-то болтал с Кямраном. Я поймала на себе его взгляд и отклонилась на стуле назад – посмотреть, чем занят Пашка.
Мой рыжий друг мрачно ковырялся в носу, и я поняла, что он не в настроении.
Подняла телефонную трубку, набрала Пашкин номер. В его секции раздался звонок, и он сурово ответил:
– Павел Сергеевич слушает.
Я хихикнула и шепотом спросила:
– Слушай, Павел Сергеевич, а кто это с Кямычем сидит?
– А, этот… Это Женька, Иркин сын. Иногда заходит мать навестить. Тут он вроде как замом ее числится, зарплату получает, но по факту дома сидит. Говорят, у него проблемы с наркотой.
– У… Ишь ты… А с виду и не скажешь. Ладно, спасибо. Отбой.
Смешно, ей-богу! Сын и сожитель – ровесники. Представляю, что сказал бы мне мой Андрюшка, если б я в сорок два года ^ вдруг притащила домой его сверстника и сказала:
– Знакомься, сын, это Вася. Он будет жить с нами. Можешь называть его папой.
Мама Стифлера, блин!
Я ухмыльнулась и направилась в сторону выхода – выкурить сигарету и выпить в буфете чашку кофе. Блондин торопливо попрощался с Кямычем и направился за мной.
Я, не оглядываясь, дошла до буфета, подошла к стойке и сказала:
– Один эспрессо, пожалуйста.
– Два. Двойных, – раздался сзади голос. Оборачиваться я не стала.
– Сто двадцать, – отрывисто бросила буфетчица, и на стойку быстро легла пятисотрублевая купюра, которая тут же исчезла в ее цепких пальцах.
– Меценатствуешь, Евгений? – не оборачиваясь, спросила я.
– Просто угощаю, Ксюша, – с нажимом на мое имя ответил сын начальницы.
Я отошла от стойки к столику. Женя сел напротив. Серые глаза смотрели на меня изучающе.
– Ну и как тебе тут?
– Нормально.
– Нравится?
– Безумно. Всю жизнь мечтала впаривать лохам «Лактофай-бер».
– Другого ответа и не ожидал. Ты ведь москвичка?
– Послушай, что ты ко мне привязался? – не выдержала я. – Не хватало Кямрана, теперь еще ты!
Женя улыбнулся одними губами, с холодным интересом скользя по мне глазами. На мой взгляд, слишком бесцеремонно.
Почему-то расхотелось пить кофе. Я поставила чашку на стол, наклонилась к Женькиному лицу и прошипела:
– Рост – метр шестьдесят пять, грудь – второй размер, объем бедер – девяносто четыре сантиметра, татуировка на моем плече означает: «Все мужики – козлы!» по-китайски, волосы на ногах и под мышками отсутствуют, а на рот даже не смотри! Я облегчила тебе задачу? Тогда до свиданья!
И я быстрым шагом отправилась на третий этаж курить. Так и знала, что встречу там Пашку. При виде меня он заулыбался во весь рот и запел:
– Одна на всех, мы за ценой не постои-и-им!
– Отвали! – рявкнула я, и улыбка сползла с его лица.
– Ксюх, ты что?
– Ничего. Ты вот мне только объясни: у меня что, на лбу написано: «Я – одинокая баба, и меня некому отыметь»? Да? Так какого хрена они все… Кямыч… Женя этот, блин… – Тут я не выдержала и пустила слезу.
Пашка прижал меня к себе и погладил по голове.
– Ну, тихо, тихо, маленькая… Тихо… Наплюй.
– Наплюй?! – Я подняла лицо от Пашкиного плеча и посмотрела ему в глаза. – Наплюй, да? На тебя не смотрят, как на мясо! Как на дырку какую-то! На тебя не смотрят так, будто на тебе ценник висит!
– Ксень, успокойся. Прими это как данность. Ну вот почему, например, никто так на нашу Веру Захаровну не смотрит? Потому что она похожа на самку Кинг-Конга. А ты у нас – красавица и королева! Как им еще на тебя смотреть?
Я шмыгнула носом и засмеялась.
– Не трогай Захаровну. Знаешь, что такое женская солидарность?
– Не буду, не буду. Успокоилась? Вот и умничка. Пойдем, поработаем еще часок – и я тебя до метро провожу. Дальше, извини, не могу. У меня регистрации нет.
Я вышла в своем Отрадном и направилась к дому. Настроение было поганое. Мало того, что сегодня ни одного заказа не выгорело, так еще и Женя этот. Почему-то в тот момент я ненавидела его так, словно именно он был причиной всех моих проблем.
Домой идти отчаянно не хотелось.
Там меня ждал сын.
Который непременно спросит: «Мам, а что ты мне принесла?» А я отвечу: «Сегодня – ничего», а потом прижму его к себе и зареву, как дура.
Мне стало очень жаль себя.
Я глубоко вдохнула, расправила плечи и взялась за ручку подъездной двери.
– Ксюша?
Вздрогнула и обернулась.
За моей спиной стоял Женя и протягивал букет роз.
– Извини. Я вел себя бестактно. Могу я как-то исправить свою оплошность?
Я машинально взяла цветы и спросила:
– Ты что тут делаешь? Он пожал плечами.
– Тебя жду. Адрес твой в анкете посмотрел. Боялся, что не успею приехать раньше тебя.
– Ну, извиняйся тогда. Женька склонил голову набок.
– Подари мне этот вечер. Только один. Прощение надо заслужить делом, а не словами. Согласна?
Я вспомнила сына. Его мордашку. Его пухлые ручонки. Которые сейчас будут гладить меня по щекам. Голосок, который через минуту спросит про подарок, которого у меня нет. И ответила:
– Хорошо. Один вечер. И все.
Может, не будь я тогда такой расстроенной и уставшей, вернула бы ему цветы и пошла домой.
А утром как ни в чем не бывало снова отправилась бы продавать ненавистный «Лактофайбер» и курить с Пашкой на лестнице.
Но фарш невозможно провернуть назад…
Почти три недели мы с Женькой скрывали от окружающих наше близкое знакомство. Как мне казалось, очень удачно скрывали. Пашке-Рыжику так не казалось, но он, разумеется, молчал. И похоже, дулся на меня.
Я приходила на работу, выполняла свои обязанности, а в тех редких случаях, когда Женька заходил к нам в барак, подчеркнуто не обращала на него внимания. Но оказалось, что конспиратор из меня хреновый…
– Ксеня, зайди к Ирине. Она сейчас звонила… – испуганно сказала Вера Захаровна, опустив на рычаг телефонную трубку.
Я встала, прилепила над своим столом стикер с номером телефона очередного страждущего исцеления клиента и по пути заглянула в Пашкин отсек. Он меня не видел, потому что снова изображал старого импотента, который волшебный образом превратился в пахаря-трахаря.
Что ж, придется идти, не спросив дружеского совета.
Я вышла в коридор и постучала в соседнюю дверь:
