Последние лет двадцать количество верующих в России постоянно росло. К нашему времени выросло настолько, что к той или иной религии себя относит уже каждый второй. Причем, речь идет не только о больших конфессиях (вроде православия или официального ислама) не только о «привозных культах» (типа иеговизма, мормонства или мунизма), но и о более экстремальных и неожиданных движениях: неоязычниках, возрожденных культах небольших народов и новых, «без истории», сектах, появляющихся благодаря харизматическим лидерам («белое братство», «богородичный центр» или «община Виссариона», которая построила в Сибири свой новый «город Солнца»).
Настоящий взрыв: десятки направлений, тысячи общин, переполненные храмы. Откуда все это? Люди ищут в своих жизнях смысл. И одновременно они ищут общения, единения, братских отношений с другими людьми. В позднем, брежневском СССР все ощущали дефицит именно этих двух вещей. А с падением СССР смысл и братство исчезли окончательно, уступив рыночной конкуренции. Между тем, именно религия тысячи лет организовывала людей в эти самые «малые коллективы». Христианские монастыри, исламские братства, староверские и американские секты — все эти общины давали своим членам и смысл жизни, и общение с другими такими же, как они. Смысл жизни человек всегда находит там, где заканчиваются товарно-обменные отношения между людьми.
На Западе не так давно была очень популярна так называемая «теология освобождения».
Впервые этот термин прозвучал в 1971-м из уст богослова и социалиста Густаво Гутьерреса. На цитатах из Писания он доказывал, что спасение души это и есть борьба за лучшую жизнь здесь, на земле. Человек есть не то, что мы видим в зеркале, но то, чем он должен стать согласно Завету. И вообще, слово «коммунио» у ранних христиан означало общую причастность к вечной жизни, отсюда и пошел весь «коммунизм».
Одновременно другой католик Хуан Селундо издал книгу «Богословие для строителей нового общества», а протестант Мигель Бонино утверждал: «Члены истинной Церкви, истинного Тела Христова — лишь те, кто борется за освобождение». Для него нынешние революции были просто продолжением ветхозаветной борьбы, начатой еще пророком Моисеем. Если инстинкт это «разум природы», то революционная программа – разум наиболее свободной от рабского прошлого части общества.
Даже Че Гевара писал: «Когда христиане вольются в социальную революцию, она станет непобедимой». Дошло до того, что в Никарагуа несколько священников, воспитанных «красным епископом» Полом Шмиту, работали в революционном сандинистском правительстве. Согласно их учению, между членами христианской семьи не может быть коммерческих отношений и нужно просто расширить такой уровень доверия до границ всего общества. Политическим способом такого «расширения» и является революция.
3
Последние лет двести те, кто планирует изменить мир и самих себя, говорят на языке политики. Политический пафос эпохи Просвещения это выход из границ того, что еще вчера считалось «вечною природой», данной свыше. Просвещение подарило нам новый вид свободы — через познание вещей/событий и уточнение их имен, а главным врагом Просвещения считается «не узнанное господство».
Но прежде, на протяжении тысячелетий, разговоры об изменении жизни велись языком религии. Религиозные авторитеты утверждали, что человек состоит из тела, души и духа. Эти три элемента борются между собой: торжествует то один, то второй, то третий. Так что по этому принципу людей можно разделить на три большие группы.
1. Тело, или иначе «Система». К этому типу относятся те, кто включен в сансару и не отделяет себя от нее. Интеллектуальный уровень и общественное положение таких людей может быть любым: речь вовсе не идет о пресловутом «быдле». Наоборот, телесными людьми укомплектованы как раз нынешние российские элиты. Из них вербуется бюрократический и менеджерский каркас Системы.
Такие люди любят классическое искусство, верят в прогресс, доверяют науке. И наоборот: любые «отклонения», «уродства», «безумие» и «фанатизм» вызывают у них отвращение и даже агрессию. Акцент делается на здоровье, предсказуемости и стабильности. Стратегическая задача — максимальный комфорт для воспроизводства своего вида, народа, группы. В 1990-х высшим достижением такого человека считался успешный бизнес. Сейчас на первый план выходит положение в какой-нибудь властной бюрократии.
2. Душа, или иначе «Культура». Эти люди растревожены и чувствуют опьянение от своих наблюдений. Они предпочитают декадентское искусство и по любому поводу иронизируют. Им доставляет удовольствие наблюдать за тем, чего остальные не замечают: за двусмысленностью нашего присутствия в так называемой «реальности». Ужас перед «уродливым» перемешан в них с тягой к патологиям. В науке этот тип предпочитает не открытия, а курьезы. К социальным вопросам относится с равнодушием, возмущаясь лишь в случае угрозы «диктатуры» или «анархии» (и то и другое мешает им мудро улыбаться).
Смех так необходим людям культуры, чтобы, не обладая экономическими или административными ресурсами людей Системы, все равно чувствовать себя хозяевами положения. Они считают, что выиграл тот, кто смеется (даже если со стороны кажется наоборот). Поэтому смеяться они стараются как можно чаще (порою несколько сдавленно, без повода и через силу).
3. Дух, или иначе «Восстание». Радикалы и поэтические террористы: в отличие от первого типа, они не избегают сведений об абсурде сансары. Но, в отличие от второго, не испытывают кайфа от созерцания сансарических судорог. В культуре предпочитают крайний авангард и контрреализм. Достижения науки проверяют на личном опыте. Доверия к обществу не испытывают. Нередко обособляются в закрытые или полулегальные субкультуры, секты, братства, ордена, клубы. Люди Системы боятся их и считают заговорщиками. Люди Культуры завидуют и копируют их манеру поведения.
Пропорция численности и влияния трех типов постоянно меняется. Но их базовые характеристики и отношения друг с другом всегда остаются прежними. Все три стремятся к максимальному распространению своей веры. Исторический пример: катализатором русской революции 1917 года были люди третьего типа — от политических подпольщиков до экстатических сектантов. Однако сталинская машина методично выкосила их везде, где смогла обнаружить, и в дальнейшей советской истории эти люди проявлялись только в роли самых опасных диссидентов и лютых антисоветчиков.
Модель Сталина (просуществовавшая в России до 1991 года) нуждалась исключительно в людях Системы. Однако, начиная с оттепели 1960-х, внутри этой модели возникало все больше людей второго, «культурного» типа. Именно они и похоронили советизм и завладели ситуацией в начале 1990-х. Впрочем, без людей Восстания удержаться наверху им не удалось. Вместе с путинским режимом Система вернулась и снова отодвинула оборзевших представителей Культуры/Души.
Другой пример: парижская революция 1968 года и прочие молодежные бунты тридцатилетней давности. Кашу заварили люди третьего типа, но долговременно пользовались ею, в отличие от советского расклада, люди Культуры. И относительный реванш «системных» людей происходит в нынешней Европе только сегодня. Почувствовав этот реванш, агенты Восстания вновь обострили ситуацию и вместе с агентами Культуры вышли на антиглобалистские демонстрации.
