Концерты в Рубине возобновились. Как и семинары по истории испанской революции, скукоте Хомскому и такому прочему. На этих сходках, слушая про забастовки, я понял одну очень важную вещь: работа нужна боссам, чтобы приносить прибыль лишь во-вторых. Прибыль есть тактическая, а не стратегическая цель. А во-первых работа нужна, чтобы обеспечить нужный уровень заебанности населения. Конкретные деньги интересны конкретному хозяину, а вот всему их классу требуется заебанность населения на таком уровне, чтобы ни на что, кроме убогого «отдыха», сил-мыслей у нанятых не осталось. И тогда конкретные деньги останутся в нужных руках навсегда. Взгляните на лицо человека, много лет в поте этого самого лица зарабатывавшего свой хлеб. Как правило, оно поражено горьким идиотизмом и неизлечимой усталостью. С «учеными» и «творческими людьми» всё посложней, но не намного лучше. Необратимая разочарованность — вот главная прибыль от работы. То, чем я собрался заниматься, в равной степени противостояло и «работе», и «отдыху». Ни одна революция не имела бы энергии, если бы не намекала на отмену необходимости этой проклятой пары. Во времена анархистской республики на пиратском Мадагаскаре у капитана Миссьона проблема работы решалась за счет грабежа судов любого подданства. В наше время от необходимости труда спасла бы повсеместная автоматизация, но она невыгодна доминирующему классу…
А клуб всё же вскорости закрыли. А точнее, переселили. Но никакой баррикады решили больше не строить. Мы построили её совсем в другом месте.
Глава восьмая:
ЛОНДОН
Приятно играть в гольф на Трафальгарской площади или Оксфорд—стрит. Не имея на то разрешения, потому что такого разрешения быть не может. Не зная правил. Просто играть. Бьешь пружинящей в руку клюшкой по шару и следишь, куда полетел. Приземляется на островке сфетофора, катится вдоль поребрика. Увеличивая недоумение пешеходов проносится над ними другой, прямо в воду фонтана с великанскими львами. В игре участвуют ещё двое мальчиков-панков в женской одежде и девушка, похожая на фотовспышку. Вскоре к гольфу добавляется полиция: она спешит, ярко салатовая, в знаменитых касках, продающихся здесь же, на любом углу, пара фунтов — точная копия шлема. Полиция возникает всегда быстро: «Вас снимает камера!» — предупреждения по всему городу. Ты всё ещё играешь, в карманах остались твердые гладкие мячики, похожие на черепа существ, эмигрировавших в себя: без глаз, ртов, носов, ушей.
Доктор Маккена полагал, что игра в гольф возникла, чтобы узаконить поиск психоделических грибов, практикуемый средневековыми аристократами. Но это здесь не при чем, хотя про грибы будет, ищи их ниже.
Энтузиасты уличного гольфа продуманно разбегаются. Полиция восстанавливает нарушенное движение и никого не ловит. Это всего лишь репетиция. «Массовый народный гольф» автономы собираются показать в Шотландии, куда в июле съедется большая восьмерка.
Но не гольфом единым. Далее в программе коллективная молитва в главном магазине «Найк». Сто человек на коленях громко благодарят компанию за всё, ей сделанное для людей, цитируют рекламные мантры, описывают чудеса и поют псалмы о великом найк-будущем. Текст молитвы свободный. Магазин вымирает. Полиция не вмешивается т.к. молиться «Найку» нигде не запрещено. Потом блокада эскалатора в крупнейшем универмаге «Харродс». Транспарант и листовки: «Не проводите время с детьми! Покупайте больше! Это и есть жизнь! Поддержите нашу экономику!». Блокируется то есть выход. Покупатели, действительно, на всякий случай возвращаются к витринам. Несколько задержанных. Остальные собираются в МакДональдс, чтобы заказать там кучу еды и, не заплатив, спокойно уйти от кассы. Это повторяется около часа, с короткими перерывами, активистов хватает. Никто не запретит вам сделать это ещё раз, в соседней кассе. Вся «Макака» в панике и работает вхолостую. Формально ни один закон не нарушен, т.к. никто не обязывает вас платить, если вы передумали в последний момент.
Назавтра делегация клоунов в камуфляже строем заявляется на призывной пункт и просит отправить их в Ирак первыми: уж они-то умеют устраивать шоу. Выдавив клоунов на улицу, военкомат срочно опускает жалюзи и закрывается. Вечером практикуется шоп-фетишизм наоборот: возврат товаров в магазины. Всё, найденное на свалках и скопленное на сквотах добро, вполне исправное, с точки зрения сквоттеров, приносится в торговые залы и безвозмездно оставляется на полках, не смотря на протесты охраны, шок покупателей и интерес полицейских.
Кульминация активности: демонстрация в респектабельных костюмах, мальчики с кейсами, девочки с сумочками, (взято в театре напрокат) под главным лозунгом «Капитализм — это круто!». Другие плакаты: «На хуй третий мир!», «Бомбы вместо хлеба!», «Моя жизнь — это деньги!». Одежда, конечно, очень условная. Успешный лондонский яппи не настолько отличим от протестующего. Кроме дорогого, но неброского костюма он носит серебряный пирсинг и браслеты, плюс панковская «помойка» на голове. Отдельные автономы считают это промежуточной победой радикального имиджа над буржуазным содержанием, другие наоборот, недовольны «присвоением нашего облика рыночной системой». Тут любят подискутировать.
Она сидит, замкнув пальцы, как клеммы моего желания. Защитного цвета лак на ногтях. Свитер цвета хаки. Вельветовая юбка болотной масти. Как и её глаза. Под свитером и юбкой – я это скоро узнаю – она тоже в камуфляже. Только волосы всех цветов радуги. Мы в разных углах. Между нами, за столом, шиит говорит о революции. Ей интересно слушать. У меня есть несколько возражений, которые делают слова шиита ещё интереснее. Все думают, что я записываю за ним. А я записываю слова, которые ассоциируются с ней, ещё точнее, с её красивым, из двух рук, кулаком, блестящим зелеными ногтями. Шиит цитирует из Корана. Я, одними губами, повторяю за ним, потому что мне известна эта цитата. Она смотрит на меня, не мигая. Потому что я посылал ей именно эту цитату, отвечая на предложение лететь вместе с ливийцами в Ирак, до войны оставалось тогда три недели. Шиит мог цитировать и другое, но выбрал именно это. Я выбрал именно это в ответ на её веселое, немного суицидальное письмо. Больше я никогда и никому этого не цитировал. Она сейчас здесь и всё слышит. Коран – толстая книга всё того же цвета. Десять лет назад я шел по холодной дождливой Москве и увидел зеленую книгу на прилавке, под мокрой плёнкой. Спросил, сколько стоит. Пятнадцать рублей. Или тысяч, уже не помню, что тогда были за единицы. У меня было с собой ровно пятнадцать рублей или тысяч и мне это так понравилось, что я купил Коран, оставшись с ним и без денег даже на метро. Если бы тогда я не сделал этого, то не прочел бы, не процитировал ей, не понял бы шиита, не пришел бы сюда, не увидел бы её здесь, не услышал бы цитаты, не удивился бы совпадению и не принял бы простого долгожданного решения. Удивительно, о чем может думать Х, перед тем, как напасть на едва знакомую Y в лифте.
Твой вкусный шепот в раковине черепа. От него вся кожа в мурашках, как в мелких газетных буквах. Желание положить всю тебя на язык и носить во рту, осторожно переворачивать за щекой с живота на спину и наоборот. Твой тампон, абсолютно белый, плавает там, где меня слепит свет. Нераскрытый лотос, в который я целюсь чем-то, только что извлеченным из тебя.
