Воскресенье
Оказалось, что немецким фермерам нельзя продавать парное молоко — только пастеризованное. Но всё равно наполнить за несколько центов бутылку из-под минеральной на подворье, где телята норовят зажевать рукав майки, где разгуливают ленивые кошки и пахнет всё так по-настоящему, для человека культуры урбанистической кажется просто чудесным. Пить крупными глотками.
В одну сторону один из нас — прекрасных, вдохновенных и загорелых — доехал на роликах, временами на буксире, держась то за один, то за два велосипеда; обратно — на багажнике, как только позволили рельеф и дорожная ситуация. Мартовский Рейн быстрый и ещё обжигающе холодный, а на озерах вода уже прогрелась. Фрау Барабан & Co экипировали меня и поставили на водные лыжи. Я научился не падать, хотя именно с первыми ошибками связаны самые космические ощущения, внезапная смена сопротивления среды, удар, инерция. На самом деле, держаться стоило хотя бы для того, чтобы не возвращаться вплавь через озеро к причалу — несмотря на термокостюм и жилет.
Сошёл с невероятно медленного ночного поезда в восемь утра — и почти сразу на планёрку. Вопреки прогнозам друзей, молочная кислота пока не обездвижила мои мышцы. Всем, кому это не сказал в Вестфалии, признаюсь в любви и приглашаю в гости.
Поезд
Гамбургский поезд стоял, по своему обыкновению, два часа ночью в чистом поле. В качестве компенсации за опоздание пассажирам отдали на разграбление ресторан — я подошёл одним из последних и попросил горячий шоколад, стоя по колено в куче упаковок. Набил себе карманы карамельным печеньем. Понадобилась ещё крышечка для стакана, чтобы удобнее нести его в свой вагон. Официантка молча протянула мне упаковку из двадцати крышек — и я понял, что награбленное уже разграблено и наступил военный коммунизм. По домам в Гамбурге ЖД развезла нас на такси.
Ахматова
«Отчего русские всё-таки так много пьют?» — итальянский гость расспрашивает о Сибири, Горбачёве, Солженицыне и святейшем патриархе. «Видимо, сказывается экзистенциальный ужас перед бесконечными заснеженными пространствами». Глаза гостя загораются, и я понимаю, что через час такой беседы он будет готов совершенно на всё. Героям вообще (и простым романтикам в частности) отдаются не только женщины.
На азиатской вечеринке местной прессы народ оживлённо оценивал крабовые коктейли и сладкие куриные грудки. Можно было для смеху сразиться на ринге в надувных костюмах борцов сумо. Откуда-то возникла и сразу обросла шлейфом поклонников Настоящая Звезда. На стены проецировались фильмы с побоищами и окровавленными узкоглазыми воинами. Но это вроде бы никому не портило аппетит.
«Смерть Бодлера, ля морт, — это прежде всего женщина», — следующим вечером, с музыкантами и славистами. Возникшая в Гамбурге после трёх лет отсутствия Лиза Керхер, барышня и венская актриса, а не суетливая студентка, вела вечер в новой Николайкирхе. К первому струнному Сметаны, в котором он глохнет на ми, и Шубертовской «Девушке и смерти» подавали соответствующие стихи. Ахматову, лишённую рифм, но до гусиной кожи убедительную в немецком переводе.
Лиза в «Старбаксе» у Альстера, где мы, собственно, и нашлись накануне: «Я ходила по городу, у меня не было наличных, а карточку отказывались принимать. Просто пришла сюда и сказала, что мне нужен кофе».
Самое главное
Смородина уже везде отцвела, но со мной теперь всегда её запах. Дни, когда становится меньше стресса, — хотя, говорят, темп моих событий и без того расслабленный, — кажутся совсем дачными. Разговаривая по телефону, я незаметно для себя самого спускаюсь к воде и возвращаюсь, сделав крюк или круг, домой. С тех пор как перестраиваются Миллернтор и окрестности, кратчайший путь между домом и работой — через Репербан. Раньше мне было не по себе маневрировать на велосипеде между машинами и пешеходами, а теперь привык. Я мотаюсь в свободное время по городу или просёлкам и покупаю себе, если проголодаюсь, булку с рыбой и луком. Валяюсь на солнце, листаю, не дочитывая до конца, книги. Если я встречаюсь с мужчинами, то меня не беспокоит, как я одет или что я говорю. Я оставляю за собой право обрывать на любом месте разговор, забираться в чужую постель или выставлять чужого человека из своей именно тогда, когда этого меньше всего ждут. Ночью я оставляю открытым балкон. И мне сейчас почему-то ясно: если хочешь, чтобы тебя любили, — не делай ничего, ради бога, чтобы не спугнуть. С тобой февраль, март, апрель и запах смородины.
Сатир
Фалько — ясный сокол
Самый большой интерес для искусства (и телевизионных серий) представляют две стратегии человеческих отношений: «полюбите нас чёрненькими» и «принцессы не какают». Дзен состоит в том, чтобы: а) научиться распознавать их у близких; б) воздерживаться от применения самому.
После того как я порезвился и набегался, встречая Новый год с двумя зайцами, наступило странное время. Дело в том, что моя новогодняя история разворачивалась на фоне декораций старой квартиры — вверху и слева на красной ветке гамбургского метро. Мы там долго и довольно счастливо жили с моим мудрым и зрелым мужем Олегом. Разобраться в причинах нашего разрыва ввиду противоречивости показаний сторон практически невозможно, но на всякий случай упомяну три обстоятельства.
Во-первых, недовольство Олега моим кругом чтения. «Библия — отвратительная книга, которой не место дома», — заявлял, например, муж. Сначала он аргументировал это своей естественнонаучной картиной мира, а потом внезапно тем, что стал открывать энергетические каналы, видеть ауру и чакры. Аура у Священного Писания была не очень. Во-вторых, и при всём этом, после одного философского спора о механизмах действия порнографии он заклеймил меня (субъективным) идеалистом-порнографом. И в-третьих, мне после студенческой вечеринки по пьяни подрочил однокурсник Ренато. Если бы я заранее знал о грядущей истерике мужа, — как добропорядочный партнёр я, естественно, во всём немедленно признался и покаялся, — несомненно позволил бы Ренато ещё и взять в рот. А то и выебал бы его. И ведь больше не представилось случая.
Так или иначе, Олег сказал, что теперь у него своя жизнь, а у меня своя. Я довольно быстро нашёл себе маленькую квартиру в Аймсбюттеле с окнами в желтый колодец двора и дровяной печкой на кухне. Но освобождалась она лишь через три месяца. Скромный мальчик с подоконника Якоб и начинающий сибирский мачо Тимыч заполнили первые два. Благо, муж был в долгосрочном отъезде с целью увеличить свой кундалинь и почистить шакти. А в январе вернулся, и нам нужно было провести на общей территории ещё месяц.
Несмотря на опасения, что мы окончательно погрязнем в спорах о смысле жизни, переход в режим общежития совершился гладко. Возможно, из-за кундалиня. Более того, мы стали чудесно готовить, радушно собирать старых друзей и каждый день целомудренно петь перед сном друг другу колыбельную «Schmetterling kommt nach Haus» — про спешащего в постель мотылька. Мы оба открыли анкеты на одном сомнительном сайте и доброжелательно обсуждали поступающие на рассмотрение кандидатуры принцев. А за несколько дней до моего переезда вместе отправились в гей-клуб.
