Ксавье попытался жестами показать ей, чем, как ему казалось, они там занимаются, но время от времени он должен был прикрывать руками рот, когда его начинал душить неудержимый хохот.
Именно в этот момент Пегги, поднеся к губам ложку с мороженым, вдруг оцепенела. Через два столика за Ксавье сидел не кто иной, как Лазарь-Ишмаэль. Он сидел, повернувшись к ней лицом и глядя на улицу. Глаза его прикрывали солнечные очки. Расстроившись, она отвела взгляд в сторону.
Расстроилась она из-за того, что осознала, до чего же он был красив. Теперь он выглядел вовсе не как шут гороховый. Одежда его была совсем простой — черная рубашка и полотняные брюки. Растрепанный, с застывшей на губах горькой усмешкой, он выглядел, как падший ангел. Мог он здесь оказаться потому, что следил за Пегги?.. Она снова украдкой бросила взгляд в его сторону. Теперь он смотрел прямо на нее. Он снял темные очки. Голубые глаза, взгляд острый, как нож. Пегги вскочила, бросила на столик доллар и стремглав выбежала на улицу, потянув за собой Ксавье, который, продолжая оставаться в блаженном неведении, от души заливался смехом.
Весь день в магазинах, где Пегги покупала те мелочи, которые приобретают только женщины, и в метро (с ней он не боялся там ездить), и на Бродвее Ксавье постоянно одолевали приступы хохота, от которых его трясло, как от ударов тока. Иногда, когда с ним случались эти припадки безумного веселья, стоявших рядом людей это обижало, потому что им казалось, что причиной его смеха были они. Окружающие оборачивались и смотрели на него в упор, непонимающе мигая округленными от удивления глазами. В музее «Метрополитен» перед обнаженной фигурой, о которой что-то рассказывал экскурсовод с козлиной бородкой, подручный разразился таким неудержимым смехом, что Пегги пришлось увести его на улицу.
Ресторан, где их ждали, был расположен в центре города. Пегги достаточно часто заходила туда с хозяйкой, ее узнали, и это несказанно ей польстило. Их посадили за столику окна, чтобы всем была видна красота молодой женщины. Изнутри ресторан был оформлен в стиле ар-деко — тогда это был последний крик моды. Обитые плюшем сиденья вдоль стенок кабинок были мягкими и удобными; Ксавье чувствовал себя там просто замечательно, его восхищали мраморные колонны, обернутые тканью в кремово-коричневатых завитках.
Пегги оживленно начала беседу, Ксавье слушал, хлопая ресницами. О ее работе в книжном магазине и в парикмахерской, которая ей нравилась, хоть легким такой труд не назовешь. Чего бы ей это ни стоило, она мечтала накопить денег и через пару лет поступить в одну очень престижную школу, где готовили писателей.
— Мне хочется писать сценарии для голливудских фильмов.
Потом она стала рассказывать ему о людях, приходивших в парикмахерскую. Пегги вынула из сумочки щипцы для завивки волос и сказала, что уже три дня носит их с собой.
— Ты не хочешь спросить почему?
Ее немного расстроила вялая реакция паренька.
— Гм, нет, — ответил Ксавье, для которого не было ничего не обычного в том, что молодая женщина носит с собой в сумочке щипцы для завивки волос.
— Ну, хорошо, я тебе тогда все равно расскажу, — заявила Пегги, обнажив зубки в ослепительной улыбке. — Смотри, я здесь их специально поцарапала. — Она показала ему маленькую царапинку на щипцах. — Понимаешь, хозяйка пообещала мне, что сделает ими завивку — угадай кому?.. Ну, давай… Попробуй догадаться! — Тут голос ее оборвался так внезапно, что паренек едва не подпрыгнул на месте. — Ладно, так и быть, я тебе скажу: только представь себе — Мэри Пикфорд, вот кому!
Ксавье не знал, кто такая Мэри Пикфорд, но не подал вида. Пегги так и не могла понять, почему он воспринял эту новость без должного энтузиазма.
— До тебя что, не доходит? Мэ-ри Пик-форд! Это же самая яркая звезда кино! А еще хозяйка мне пообещала, что я смогу вымыть ей волосы! Господи, боже мой! Я себе места не нахожу от нетерпения! Я только молюсь, чтоб мне до понедельника не умереть!
Подручный кивнул и рассеянно улыбнулся. Он озабоченно нахмурил брови, но по отсутствующему взгляду паренька было ясно, что его мысли витали где-то далеко. И вдруг ум Пегги озарился ужаснувшей ее догадкой. Она почувствовала себя так, будто приехала в чужую страну и потерялась на улицах незнакомого города; она не знала языка той страны и даже название своей гостиницы не могла вспомнить. Вот уже несколько недель, пусть неосознанно, ее все больше влекло к этому пареньку, и воображение с каждым днем сближало ее с ним все теснее, так что она сама уже не могла понять, насколько близкими были их отношения, и не знала поэтому, как пройти весь путь обратно к его началу. Ей пришла в голову одна мысль, но она даже не решалась ни назвать ее своим именем, ни представить себе ее последствия, казавшиеся ей катастрофическими. Щеки ее от возбуждения покрылись красными пятнами. Сказав подручному, что ей очень жарко, она вышла в дамскую комнату, чтобы справиться там с охватившим ее смущением.
Пегги вернулась именно в тот момент, когда Ксавье уже отправился на кухню — через ту дверь, что была предназначена только для персонала, и к тому же он чуть не сбил с ног выходившего оттуда официанта, у которого обе руки по локоть были уставлены тарелками со всякой снедью. Пегги отвела парнишку обратно к столику. Объяснила ему, что ходить на кухню, чтобы выбрать себе еду, нет никакой необходимости, и протянула ему меню.
Ксавье целиком погрузился в изучение перечня блюд. Он был, немного не в своей тарелке, даже несколько раз облизал губы, как будто ароматы блюд, перечисленных в меню, никак не соответствовали напечатанным на листке словам. Какие они на вкус, спрашивал он себя, желая знать, что скрывается за вычурными названиями. (Как ему ответить на такой вопрос?) Отлучка в дамскую комнату оказалась благотворной для Пегги, как обычно бывает у женщин. Она вновь стала выказывать парнишке несколько преувеличенные знаки внимания, как заботливая старшая сестра.
— Так что тебя здесь соблазняет?
— Пока не знаю.
В конце концов он закрыл меню; кого, интересно, они хотели им удивить? Он кивком подозвал официанта, как это недавно сделал кто-то за соседним столиком. Ему хотелось составить собственное меню. Листья салата с нарезанной морковью, и чтоб ни соли никакой не было, ни перца, ни подливки — вообще ничего. Еще вареная капуста, нарезанная тоненькими полосками, и все. Разве что добрая порция молока, только не в прозрачном стакане, а в чашке, в «совсем непрозрачной чашке». (Официант записал заказ, еле заметно ухмыляясь.) Ксавье объяснил Пегги, что молоко надо обязательно держать в непрозрачной посуде, потому что иначе микробы и всякие ужасные бактерии с ума станут по молоку сходить, как и он сам; и если ему принесут порцию молока в прозрачном стакане, микробы с бактериями тут же это заметят и полчищами устремятся в его напиток. Перед тем как их покинуть, официант вежливо предложил подручному снять шляпу, как требуют правила хорошего тона, и Пегги на мгновение напряженно затаила дыхание, опасаясь неприятностей. Но Ксавье безропотно подчинился, восприняв замечание официанта как неукоснительное руководство к действию. Только потом он обратил внимание на одну странность — даже когда шляпы на голове уже не было, ему казалось, что она все еще на нем. Почему, интересно, все пять чувств так его подводили? Если закрыть глаза, он готов был поклясться, что шляпа все еще у него на голове, но глаза уверяли его в том, что она лежит перед ним на столе.
