Книга Дикая жизнь Гондваны, страница 90. Автор книги Дмитрий Горчев

Разделитель для чтения книг в онлайн библиотеке

Онлайн книга «Дикая жизнь Гондваны»

Cтраница 90

А ужаснее всех, конечно, женщины, потому что ничего из вышеизложенного к ним не применимо и им на всё это начихать. Из-за кого совершаются все до единого преступления? Кто может отравить жизнь целому дому так же качественно, как одна единственная старуха?

Кто выпьет кровь, высосет мозг, обглодает косточки и уйдёт в парикмахерскую? Они, всё они.

За то и любим.

Усы

Хотел бы я, чтобы у меня были усы! Что может быть лучше усов? Часто в мечтах моих представлялось мне, как я, жадно шевеля своими усами, подступаю к трепещущей жертве с угрозой защекотать её насмерть. И понимает жертва, что это не шутки: действительно защекочет и действительно насмерть — просто так человек на себе такие усы не вырастит.


Или вот, скажем, был у нас в армии сержант Шанта, у него тоже были усы. Даже и в обычном своём состоянии эти усы были не совсем усы, а скорее антенны: не происходит ли в радиусах их наблюдения чего-нибудь эдакого: недозволенного, подозрительного, неуставного, то есть не зашевелился ли кто-нибудь кроме них самих? И если что-то такое происходило, усы сыпали искрами, вставали на дыбы и несли своего хозяина неведомо куда, да хоть и под трибунал! Лишь бы прекратить немедленно всякое движение и привести всё на свете в те покойные границы, в которых усы чувствовали себя Усами, а не какими-нибудь там волосами под чьим-то носом.

По поведению усов сержанта Шанты всякий рядовой мог предсказывать свою дальнейшую судьбу с такой же удивительной точностью, с какой древняя греческая пифия предсказывала падение империй, — выпадет ли ему сегодня до утра чистить пятьсот тонн картошки или же будет он нежиться в мягчайшей своей постели на втором ярусе под суконным одеялом.


Говорят, что и раньше у некоторых людей бывали такие усы. Вот маршал Будённый в гражданскую войну единственно при помощи своих усов победил самого батьку Махно, который дурак брился. Но усы — штука тонкая. Сегодня идёт за ними конница, а завтра даже и бабы не смотрят. Вот и у славного маршала с течение лет вдруг усы поседели, повисли, и никто даже теперь не помнит, когда и от чего он помер.


Да что там: взять любых двух людей с усами и внимательно на них посмотреть. Ну, к примеру, Сталина и Гитлера, и сразу понятно кто из них победит в случае чего.

А если бы они были без усов? Тогда ничего не известно. Вот потому-то мало, кто теперь носит усы, потому что именно по ним-то и видна самая человеческая сущность.


Я вот тоже мечтал когда-то отрастить усы, но мечты, как это у них водится, так и остались мечтами. Не росли они у меня отчего-то. То есть росли, конечно, но вместе с бородой. А усы с бородой — это ничего не обозначает. Любой бомж может завести себе усы с бородой и спать на лавке. А просто так, сами по себе, усы у меня никогда не росли и видимо так я и умру, так и не вырастивши на себе ни единого разу прекрасных и волшебных усов.

Телефон

Алексей Алексеевич был человек не очень выдающихся способностей, но зато с большим трудолюбием. Таких людей всегда ценят при любом общественном устройстве. По должности их, конечно, не продвигают, но зато любое учреждение без них — не совсем настоящее учреждение, а что-то вроде «фирмы с молодым динамичным коллективом», каковая, заграбастав деньги от спонсора (спонсоров нынче много и все идиоты — на любую дрянь деньги дают), немедленно закупает самые дорогие компьютеры с самыми большими экранами, какие только бывают, нанимает в штат молодых людей с бегающими глазами и множеством бизнес-решений в голове, неприступных барышень в обтягивающих одеждах и дорогом нижнем белье, и вскоре скоропостижно кончается апоплексическим ударом аккурат наутро после очередной корпоративной вечеринки.

Солидное же учреждение — оно не такое, оно на века. И потому непременно должно иметь в штате вот такого Алексея Алексеевича. Он бесшумно сидит за столом в углу перед выключенным компьютером, которым всё равно не умеет пользоваться, и скрупулёзнейшим образом заполняет самым мелким почерком неведомую Ведомость в пять метров длиной и полтора шириной.

И всякому посетителю, которому случится зайти в это учреждение, приятно видеть Алексея Алексеевича. По настоящему практический человек, он, что ни говори, не очень доверяет всем этим компьютерам. Хорошо, конечно, что прогресс и всё такое, но, во-первых, непонятно, как оно работает: байты эти, килобайты, не пощупаешь их и не понюхаешь. А во-вторых, там вирусы сплошные, хакеры-шмакеры — щёлкнуло что-то, вот и плакали твои денежки. Нет, бумажка — она всегда бумажка, особенно если в двух экземплярах.

Алексей Алексеевич свою работу любил и ни разу в жизни не сделал в своей Ведомости ни единой ошибки, чем заслуженно гордился. Молодые сотрудники учреждения любили Алексея Алексеевича от всего сердца, но по-своему — по-молодёжному, и поэтому иногда над ним подшучивали: бывало вызовет Алексея Алексеевича к себе начальство, а они тем временем пририсуют ему в Ведомости нолик к какому-нибудь важному показателю или запятую где-нибудь поставят не в том месте. Но ни разу у них такой фокус не прошёл: прежде чем снова засесть за свою Ведомость, Алексей Алексеевич внимательнейшим образом читал её с самого начала и только потом принимался за дальнейшую работу. Поэтому он всегда обязательно замечал такие проделки.

«Ну что же вы?! — говорил он шутникам. — Это же не фитюлька какая-нибудь! Это же документ!» И видно было по нему, что он действительно огорчён и обижен. Шутники вешали головы и разводили руками: «Вы, уж, извините нас, Алексей Алексеевич — это мы не со зла. Это мы пошутить хотели». «Конечно не со зла, — отвечал им Алексей Алексеевич строго, а от глупости. Молодые ещё — не знаете, что такое документ. Ничего, вот поживёте с моё — узнаете». Впрочем долго он ни на кого не сердился и никогда не жаловался на шутников вышестояшему начальству.

А назавтра всё повторялось сызнова. Потом шутники сами уходили в вышестоящее начальство и на их место приходили новые, и так всё шло потихоньку и шло. Жизнь, она ведь не стоит на месте, а всё идёт куда-то, идёт. Чаще мимо, но иногда и вместе с нами — это уж кому как повезёт.

Впрочем, за исключением этих небольших неприятностей, жизнь Алексея Алексеевича была ровная и вполне безоблачная. Различные потрясения общественных устоев каким-то образом обходили его учреждение стороной — менялись разве что вывески, да пересаживали Алексея Алексеевича каждые полгода в другую комнату с новой табличкой на двери. А жалование как было не очень большое, но прожить вполне можно, да таким и оставалось. Менялись только цифры — то это были сто тридцать рублей, то вдруг чуть ли не миллион, потом стали тысячи. Но жалования этого всегда непременно хватало на оплату коммунальных услуг, электричества, проезда на транспорте и нехитрой, но вполне сытной пищи из народного универсама.

Жил Алексей Алексеевич на Петроградской стороне в комнате в древней коммунальной квартире, что досталась ему в наследство от его покойной матушки, с которой он и прожил со своего рождения до самой её смерти. Жизнь в коммунальной квартире, вопреки всяким ужасам, которые про такую жизнь обычно рассказывают, была совершенно мирной. Алкоголик, который обязательно живёт в любой коммунальной квартире (если не живёт, то его специально подселяют), пил от всей души, но тихо: без пожаров и дебошей, а чаще всего и вовсе исчезал на целые месяцы. Остальные же соседи были все люди культурные и не очень молодые — из тех, что в своё время тайком перепечатывали на машинке различные крамольные сочинения. Обязательно всегда поздороваются и никогда не скажут «без пятнадцати», а скажут «без четверти». Очень все интеллигентные и приятные — Алексей Алексеевич ни разу в жизни даже ни с кем из них не поругался, не говоря уже про подраться. Тем более, что заведённые ими порядки, которые иному новоиспечённому петербуржцу показались бы странными и даже дикими, Алексея Алексеевича ничуть не тяготили — он даже и не представлял, что порядки могут быть какими-нибудь другими.

Вход
Поиск по сайту
Ищем:
Календарь
Навигация