– Ну, а что еще хорошего в Москве происходит? – я решительно меняю тему, от которой самой становится тоскливо… Больше всего мне хочется слушать, как он расхваливает меня, пусть даже из-за такой ерунды, как рыба.
– В Москве, Белочка, все гуляют, там сплошные вечеринки. Дни рождения, свадьбы, корпоративы…
– Уау! Рассказывай подробней!
– Корпоративы там начальством поощряются. Их проведение обычно объясняют тем, что необходимо сплотить рабочий коллектив, укрепить командный дух, «Тим билдинг» у них это называется. Или пустить пыль в глаза партнерам, чтоб те не сомневались, с кем им вместе шагать верной дорогой в светлое капиталистическое будущее. А еще корпоратив – жертва богу по имени «пи-ар»! Ужас, до чего этот бог прожорлив и любит жертвы! Вообще, жируют они там. Денег на такой корпоратив фирма тратит, пожалуй, поболе, чем на развитие бизнеса в текущем месяце. К примеру сказать, вся система внешнего наблюдения, которую я для нынешних клиентов налаживал, стоит явно в половину тех денег, которые они на одних только артистов для своего корпоратива потратили. Позавчера гуляли! Дорогие в Москве сейчас артисты, ничего не поделаешь.
– Так ты там был?! – я мгновенно реагирую, – что ж ты о главном – ни слова?! Кого ты там видел? Кто выступал?
– Кого там только не было! Я всех не вспомню… да и не знаю я их… ты же в курсе, я больше по кухне… Часа два бродил там и ел, ел, ел… Вот про это могу тебе порассказать. Фрикасе из лангустов, черепаховый суп – пальчики оближешь! А черные трюфели! А камчатский краб! А ребрышки ягненка! М-м-м-м! – Он закатывает глаза, и мой кулинарный подвиг уходит в небытие. – Скажи, Белочка, тебе в твоих клубах еще не надоело? – дядя вдруг резко меняет тему.
– Ты чего? Невкусно? По трюфелям заскучал?
– Вкусно. А замуж не хочешь?
– Ты гонишь, Тони! – я чуть не свалилась с табуретки. – Лангустов в Москве объелся? Какой замуж! Замуж – не тема! Я только жить начинаю… И вообще, брак – не для меня.
– Это еще почему?
– Брак, дорогой дядя, – я напускаю на себя серьезный вид, – это когда двое красивых и еще молодых людей лежат в постели, но вместо того, чтобы заниматься любовью, обсуждают покупку новой тумбочки в гостиную. И вообще, когда люди женятся, им перестают сниться сны. А я о любви хочу думать! И свободы хочу… А в клубах… я же своим любимым делом занимаюсь… Мне нравится.
– Вот-вот, я про то же, – дядя вытирает рот салфеткой и берет меня за руку. – Я про «замуж» так, для проверки… ну, раз ты считаешь, что пение для тебя – главное, надо по-настоящему заняться этим. На взрослом уровне. Ведь хуже всего в жизни – отказываться от своего призвания, поверь мне… В общем, поговорил я в Москве, на этом корпоративе с одним известным продюсером…
– И-и-и? – Я зажмуриваюсь.
– Он готов тебя прослушать. Ничего пока не обещает, но, я считаю, возможность надо использовать.
– Правда?! – язык почему-то перестает слушаться.
– Да нет, решил вот приврать за ужином, чтобы не скучно было. Давай, детеныш, ложись спать, хорошенько выспись, завтра утром поедем в Москву. А посуду сегодня вымою я.
* * *
Его знает вся страна! И я, конечно, тоже… Его зовут Гвидо. Ударяется на последний слог, кажется, это греческое имя. Я слышала, был такой поэт Гвидо Кавальканти… А может, он был разбойником? Или – римлянином? Или – грузином?
Не знаю, как тот, а этот Гвидо нереально высокий. Рельсы-рельсы, шпалы-шпалы. Если его сложить пополам и завязать узлом, он все равно будет выше меня. Может быть, он – еврей? У него огромные уши, но они не делают его уродливым. Его уши похожи на причудливые морские раковины. Это – чтобы лучше слышать. Ведь он же – продюсер. Нет, пожалуй, он не еврей. Евреи не бывают блондинами. Еще он худой и нескладный, из тех спартанцев, которых в детстве сбрасывали со скалы. Я бы сбросила его с Останкинской телебашни, только потому, что он не может дослушать до конца ни одну мою песню. То есть ни одну песню в моем исполнении. Кстати, вопрос об авторстве – первый, который он задает, после того как меня отводят в здоровенный ангар, внутри которого – минимум мебели, все в светло-серых тонах и кровавых световых подтеках. Дядя Тони остается ждать снаружи в автомобиле. В глубине ангара оборудована комфортная студия. С красным роялем, с барной стойкой, с камином, с аквариумом в полстены, с большим диваном в углу. Что я еще могу сказать о комфорте? Здесь бы жить и записываться, записываться и жить!
– Надеюсь, ты не сочиняешь песни, ма шер? – он усаживает меня в кресло, а сам расхаживает вокруг в белом балахоне, похожем на японское кимоно, каким его скроили бы по заказу самураев две милых гейши – Дольче и Габбана.
– Я пробую, но, к сожалению, не очень получается… пока…
– Что не получается? Не сочинять? Или не «не сочинять»?
– И то… и другое.
– Вот и славно. Меньше времени потратим на борьбу с самовыражением. Играешь на чем-нибудь? – он перебивает мою попытку подискутировать о самовыражении. Его волосы туго стянуты обручем на макушке. Серебряным обручем с маленькой изумрудной диадемкой над левым ухом, идеальным аксессуаром стареющих девственниц.
– Играю. На пианино, немного на гитаре…
– Прек-красно, ма шер. Когда артист сам играет на инструменте, он выглядит правдоподобным. Гитара в руках, знаешь ли, добавляет здорового реализма… Люди такому артисту верят. Изобрази-ка что-нибудь? – он кивает на рояль, он сам меня просит. Сам просит, прежде чем не дослушать до конца ни одной моей песни.
Даже «Killing me softly».
– Отличная вещь, уважаю твой выбор, – он громко хлопает в ладоши уже на середине первого куплета, – да только – в жопу RNB! Это не для нашей страны.
Он колеблется несколько секунд с таким видом, будто решает, достойна ли я того, чтобы посвятить меня в некое тайное знание. Колеблется, но все же выливает мне на голову целый ушат своих соображений:
– Ты посмотри, сколько вокруг нас маленьких смазливых кукол поет RNB! Все эти фабрики-хуябрики… каждая вторая белая тупоголовая малолетка блеет, изображая из себя негритянку! Коза египетская! Когда вокруг чего-то очень много, это что-то резко обесценивается. Закон бизнеса! А мы – не поверишь – зарабатываем деньги! Понимаешь? – Он переводит дыхание и деловитым тоном продолжает задавать мне вопросы:
– Надеюсь, ты не фанатка RNB?
– Надеюсь, ты не относишь себя к тупоголовым малолеткам? Хотя ты – белая надо признать…
– Надеюсь, тебя не коробит, что я матерюсь? Не обращай внимания, злобный мэсседж отсутствует… я ничего не имею в виду… просто привычка… Когда я говорю «блядь» – я не имею в виду падшую женщину, «блядь» это что-то типа… «аминь», что ли… – он кивает мне головой и продолжает не дослушивать до конца мои песни.
Даже «Karma Police».
– А ты – девушка со вкусом! – он делает обманное движение, будто хочет захлопнуть крышку рояля прямо на мои пальцы. Громко хохочет, резко обрывает смех, – но ты не умеешь плакать. Признайся, когда ты в последний раз плакала? Когда ты ревела в последний раз? Громко рыдала, в голос, с крокодиловыми слезами? По-настоящему? А? Когда?
