– А почему Анка, а не Аня? – ляпнула я, не подумав.
– Потому что скорострельней пулеметчиц не бывает, – с хохотом ответил Мик.
Ванная комната в той гостинице огромная. Джакузи, унитаз, биде, умывальник, а между ними – хоть сальто крути! Пока Анка колдовала над моей прической своими длинными пальцами, источающими запах мандаринов, пока подбирала сочетания тонов и полутонов для моей юной кожи, она рассказала литерную легенду. Конечно, под видом истории своей семьи. У них так принято.
Анка рассказала, что ее предки ведут свой род от древнеримского патриция Постума, того самого, с которым состоял в переписке прославленный философ того времени Агритум. Часть этой переписки афористично и емко выразил в известном стихотворении поэт Иосиф Бродский:
«Смена красок этих трогательней, Постум, чем наряда перемена у подруги…»
Начали с волос. Анка превратила с помощью, как она выразилась, «колдовства и коварства» мои блекло-рыжеватые локоны в огненно-рассыпчатые струи, как у Милы Йовович в «Пятом элементе». «Во-первых, оттеняют белизну шеи, – объяснила она свое решение, – во-вторых, выполняют важную стратегическую задачу – отвлечь, завлечь, ошеломить! А в-третьих…» «Что в-третьих?» – переспросила я. «Дефицит подсолнухов в городе, вот что в-третьих!»
Постум начинал легионером под командованием Тулиния-младшего. Быстро дослужился до центуриона, сжег в походах пятнадцать галльских деревень, был искусан волчицей в лесах восточных провинций, но выжил. Ему удалось прославиться и стать героем в той войне. Решением сената в награду Постуму дали поместье на южной оконечности капитолийского холма, триста рабов и двести тысяч сестерциев. В те времена умели награждать героев. Тогда не скупились…
Глаза… Анка задумчиво погипнотизировала меня своим расфокусированным взглядом. «Как ты думаешь, какого цвета мои глаза?» – наконец спросила она. Я долго пыталась определить цвет. Наконец сдалась: «Не знаю. Что-то среднее между красным и коричневым». «Почти угадала», – Анка жестом фокусника вытащила коробочку и раскрыла ее передо мной. «Вот мой личный тренд – линзы-хамелеоны. Ты никогда не скажешь, какого они цвета… всегда что-то между…» Она поставила мне между голубым и перламутровым. «Волнующие цвета… Глядя в них, вспоминаются океаны, попугаи… и первые поцелуи».
Несколько лет спустя Постуму удалось баллотироваться в сенат. Он не раз принимал участие в лобби земельного закона. И первым из сенаторов вслух предложил ограничиться тюремным заключением для членов секты христиан, а то и вовсе прекратить их преследование. Его выступления не у всех пользовались успехом. Конечно, он нажил врагов. Пару раз на него даже покушались, однако неудачно.
Губы поднимали, рот открывали. «С твоими зубами, – рассуждала Анка, – необходимо быть Гуинпленом. Читала Гюго? – я отрицательно помотала головой. „Человек, который смеется“! – Анка болтала, не переставая колдовать кисточкой и карандашом одновременно, будто Рубенс стал сороконожкой и решил написать картину всеми имеющимися в его распоряжении средствами, – ты должна производить впечатление человека, который ни на минуту не перестает улыбаться! У тебя это – в природе! Представляешь, как здорово: впадаешь в депрессию, бродишь понурая по улицам, а люди смотрят и завидуют – как это ей удается все время улыбаться? Ух! Почему так происходит – мы вечно озабочены, придавлены, а она – счастлива?»
Постума постигла жестокая участь. Нерон обвинил его в пособничестве христианам и распорядился скормить львам. Львы облизнулись. Постум зажмурился. Что дальше? А дальше – как в романах о героической античности… Его верная гетера Сулита с маленьким сыном бежала в Грецию, а оттуда, морем, – в Тавриду.
«Аксессуар… Нужен простой магический аксессуар, – бормотала Анка, разглядывая меня со всех сторон. – Чтобы добить… чтобы – вповалку! Чуешь ветер?»
На ее лице отражалась мучительная неудовлетворенность художника своим произведением. Когда до статуса шедевра не хватает всего-то одного маленького штриха. Но вот чтобы сделать этот штрих, нужно быть гением. Мучительно, мучительно… «Я поняла. Кровь. Необходим натурализм. Нужна кровь. – Анка тяжело вздохнула, – ты мне доверяешь, зубастая Белка?» Я согласно покивала головой. «Тогда закрой глаза». Я послушалась. Через несколько секунд мне пришлось вздрогнуть от укуса в шею, будто по ней провели травинкой осоки. Вскрикнув, я открыла глаза. Анка стояла подбоченясь, с довольной усмешкой, в руке ее поблескивала опасная бритва. «Это еще зачем?» – возмущено воскликнула я. «Перфэ-э-эктный аксессуар, – протянула Анка, промакивая мою шею тампоном, – выглядит оч-чень инфэрна-а-ально! Шарман! Лучший аксессуар на все сезоны – кровь. Теперь ты – совсем как настоящая. – Она поднесла мне зеркальце. На шее, чуть выше ключицы кровоточили две узкие рубиновые полоски, удачно гармонируя с цветом волос. – Только не забывай обновлять аксессуар! – напомнила Анка, – клянусь, действует лучше любых бриллиантов!»
Сулита слишком боялась преследований Нерона, поэтому постаралась уехать как можно дальше от границ империи. Из Тавриды она, подкупив тамошнего наместника, с маленьким Марком Агритумом перебралась вглубь материка, в просторные степи, где кочевали мирные бородатые скотоводы. Сулита вышла замуж за одного из них и вырастила сына, который в свою очередь женился на дочке вождя соседнего племени и стал отличным воином, как когда-то его отец. С тех пор род их не прекращается вот уже полторы тысячи лет, Анка – не единственный ребенок в своем поколении. У нее есть брат Лев, старше на семь лет, с вирусом герпеса и со смертельной зависимостью от телевизора, который он потребляет вкупе со спагетти-карбонара.
Когда Анка вытолкнула меня из ванной на всеобщее обозрение, раздались свистки и аплодисменты.
– Кончай впаривать людям мусор! Открывай салон красоты! – заорал Никита, остальные подхватили.
– Оценили работку? – вызывающе бросила Анка компании и принялась крутить меня во все стороны, – настоящая вышла героиня! Ух! Ты ведь не подведешь меня? – она заглянула в мои глаза, которые сегодня были полностью произведением ее искусства, – ты ведь станешь героиней? Ты совершишь подвиги? Тебя не придется звать на помощь?
Вот такая она, Анка. Высокая, красивая, умная, талантливая, жонглирующая певучими словечками… «Инфэрна-а-ально», «Перфэ-э-ктно»… Зато я – голос девичьего счастья и будущая народная любимица. Съели?
В соседней комнате звучит Muse «Muscle museum». Бодрит.
Наш первый хит получился в шелках. «В шелках». «В шелка-а-ах». Так называлась эта песня, которую Гвидо притащил в студию вместе с композитором Андрюшей. Розовощекий, упитанный херувимчик, комично затянутый в коричневые кожаные джинсы по моде прошлого века, Андрюша наиграл на антикварном хаммонд-органе зажигательную мелодию, распевая ее на «ля-ля-ля». И только в одном месте, которое он обозвал боксерским словечком «хук», Андрюша пропел «в шелка-а-ах, в ше-е-е-елках».
– В каких щелках? – не поняла я, – типа «помню все твои трещинки?».
– Понятия не имею! Так мне услышалось… Вот… – засмущался Андрюша. Мне он показался типичным олеандром, рыхлым маменькиным сынком, которому с детства все только и твердили о том, как он талантлив, и пихали в кружки и спецшколы.
