Анка увлеченно заливается на свою любимую тему. Литература, литерные, легенды, герои… Плазменная панель напротив нашего столика транслирует отечественный музыкальный канал, что является лично для меня оскорблением, вызовом и дополнительным фактором раздражения в этом и без того взбитом миксером мире. Я страдаю оттого, что комфортность моего существования грубо нарушена. Завидую Анке, ей – по фигу, она болтает и жует, жует и болтает…
После того как многочисленные попытки Хоттабыча завербоваться радистом на полярную станцию разбились о бдительность советских спецслужб, Джинн спланировал подрыв существовавшей в стране системы изнутри. Операцию по запуску раковых клеток в ее кровеносную систему. При помощи все той же бороды, своего главного тактического оружия, Хоттабыч породил на свет многочисленное потомство, в виде мужчин и женщин, которые появлялись на свет уже взрослыми, облеченными высокими должностями в различных советских госучреждениях, а главное – многочисленными пороками. Лень, глупость, стяжательство, некомпетентность – таков был минимальный набор качеств, которыми Джинн наделял своих отпрысков «во благо» правившего советского строя, который им предстояло разрушить одним лишь фактом своего участия в «главной стройке века»…
На экране появляется заставка новостей. Что-то не припомню, чтобы музыкальные каналы передавали регулярные новости. Взволнованная дикторша с макияжем «простите, у нас – пост» обещает экстренный выпуск, но – после блока рекламы.
Тофик Гасанович Абдурахманов, первый секретарь Бакинского горкома КПСС, был одним из птенцов «диверсионного помета» Старика Джинна. Этот властный муж понимал прогресс как возврат к милому Средневековью. При его правлении в чудесную азиатскую республику вернулись гаремность, суд по законам шариата, безнаказанный наркотраффик и прочие прелести, украшавшие жизнь предков его почтенного родителя. Гусейн, старший сын первого секретаря, был отправлен на учебу в Москву, закончил МГИМО и двадцать лет отдал советским дипломатическим миссиям в странах Ближнего Востока. Его младший сын, Сандро унаследовал от отца и деда статус «мажора» со всеми вытекающими комплексами и паранойей. А от прадеда-волшебника – обостренное чувство социальной справедливости и радикальный подход в ее осуществлении. В компании литерных Сандро обычно первым предлагает «погромче нарушить закон», кроме того, он автор бессмертного слогана «Фак зе руллс!» и серии граффити на Кремлевской стене. Его бесчисленные родственники считают, что Сандро «одержим Шайтаном», но вслух опасаются выражать эту мысль, ограничиваясь презрительно шипящим «граф-фоман». Его такса Грубоговоря находится в смертельной зависимости от желания писать в ботинки гостям и лизать по утрам нос своего хозяина.
Рекламный блок заканчивается. Теледикторша с луковой маской на лице напоминает, что мы смотрим экстренный выпуск новостей по случаю скоропостижной смерти одного из виднейших деятелей отечественного шоу-бизнеса. Час назад продюсер Гвидо Атлантиди был обнаружен в своей студии скончавшимся от острой сердечной недостаточности. «…коллеги и друзья-артисты знали Гвидо как талантливого профессионала, публика благодарна ему за своих многочисленных любимцев, которых он открыл, воспитал и вывел на большую сцену…». Дикторша всхлипывает. Дзынь! Анка роняет вилку. Я тупо пялюсь в экран, на котором под тошнотворное адажио Альбиони смонтирован «жизненный путь одного из виднейших, влиятельнейших, бла-бла-бла…».
– Как он мог?! – возмущенно выдыхает Анка, – это же не его амплуа! Он не жертва! Он – убийца!
Я лишь молча пожимаю плечами. Я ощущаю себя преданным и раздавленным. Два тяжелейших дня в моей жизни, когда я, презрев комфорт и распорядок, прыгал выше собственной головы, оказались – пшик! – спущены в унитаз. Я не хочу ничего говорить и встречаться взглядом с кем бы то ни было.
В этот момент у нашего столика возникает невысокий упитанный азиат. У него узкие глаза-щелочки. У меня создается впечатление, будто он подглядывает за миром из своего черепа сквозь затянутые паутиной замочные скважины. Он взволнован не меньше нашего, но – по своим, непонятным мне причинам.
– Анка! Быстрее! – командует он инфернальной обжоре и лишь затем протягивает руку мне: – Сандро.
– Митя.
– Я должна, – извиняющимся тоном бросает мне Анка, выбираясь из-за стола, – у нас очень важное… там…
– А здесь, – я устало киваю на экран, – не важное?
– Я тебе после объясню. Созвон через два часа. Ночью встречаемся. Я должна тебе многое рассказать. Про Стокгольм обязательно… Мы ездили туда на концерт Рэдиохэд и вообще – пять дней в Стокгольме – как переливание крови! Я все расскажу… обещаю!
– Да уж, непременно…
ГЛАВА 10
БЕЛКА
Ну, что ты скажешь?! Почему-то я не похожа на этой фоте ни на снегурочку, ни на снежинку… Даже на зайчика не похожа… не говоря уж про белочку. Да? А на кого я здесь похожа? По-моему, на официантку… Ничего не имею против официанток, но я-то предпочла бы быть снегурочкой, феей, зайчиком, звездой на елке, наконец! Ведь это же – Новый год! Это же мой любимый праздник! Факин фа-а-ак!..
Все радовались, веселились, а я пахала, как запряженная пони! Или – на мне пахали? Десять дней, которые всю жизнь были волшебными маячками, на которые я прилежно выруливала целый год… Десять дней, которые всю жизнь пахли мандаринами, хвоей, снегом, чудом, счастьем, сказкой, вдруг слиплись, как разварившиеся пельмени в кастрюле. В вонючий серый ком! Я не могла отличить их друг от друга. Я засыпала в кабаке и просыпалась в кабаке. И все они выглядели одинаково. Столы, стулья, гирлянды, ложки, вилки, бокалы, бокалы, бокалы… И все пропахли виски, сигарами, блядством, понтами, похмельем. Вот такой был Новый год у начинающей певицы, будущей звезды и народной артистки. Я каждый вечер пела и не понимала – для кого. Эти пузатые дядьки в костюмах, их потерянные женщины с тоннами косметики на лицах, они даже не слушали меня. Им сказали, что это – «новая модная», и они послушно верили. Им больше ничего не оставалось делать, кроме как платить и притопывать ножкой. Им было наплевать о чем я пою. На моем месте мог стоять кто угодно – чебоксарский гаишник или желтый карлик из Карловых Вар – и петь все, что вздумается, а они платили бы и притопывали ножкой, если бы им посулили, что это – «новая модная».
Я смотрела на них со сцены, и мне казалось, что они, как и я, тяжело работают в это самое время, когда едят, пьют и делают вид, что слушают меня. Как написал в те дни в своем блоге мой любимый писатель: «Если бы энергию, с которой русские люди занимаются менеджментом одной единственной пьянки в году, пустить на создание новой Компании, на свете стало бы одной Virgin Group больше». Кстати, – приятная новость! – спустя неделю после того адского многодневного застолья я впервые переступила порог Virgin Store в Стокгольме… Но об этом после.
А тогда я будто попала… у меня будто открылись нескончаемые месячные. Я выла на Луну! Каждый день на нервяке, на изменах, и потом – этот гадский лай с Гвидо. На ровном месте! Он тупо мстил мне. Не по-мужски. Я и не догадывалась, что он такой злопамятный. А Гвидо никак не мог забыть уик-энд в Мытищах, помнишь? Я рассказывала… Когда мы снимали мой первый клип. Когда вместе с утренним морозцем, атональным гудением автомобилей за окном и посвистом окрестных дворников он ворвался к нам со Славкой в номер. Ты же понимаешь… Мы валялись в полудреме на белой простыне, голые, вспотевшие, как Венсан Кассель и Моника Белуччи в одном жестком фильме, меня водил на него в Москве один влюбленный фотограф… забавный чудак… потом расскажу. Гвидо сначала застыл, увидев нас. Через три секунды он преобразился в Гитлера, который выступает на митинге, я видела по телеку… Как он замахал руками! Как он залаял про уговоры-договоры-переговоры! А мне спросонья слышалось: «…воры… воры… воры…». Как он схватил Славку за ногу и потащил его из постели… А Славка сначала упал, потом встал да и заехал ему с ноги по яйцам и еще – пару раз по физиономии. Гвидо растерялся, заухал, как филин, принялся вопить про беспредел, про ответку, про людей, которые разберутся. Еще про весовые категории… Жесть! Я сидела в уголочке, закутавшись в простыню, и напевала вполголоса «No surprises». Чтобы не свихнуться и, Боже упаси, не вписаться с этими двумя безумцами в пошлый менаж-де-труа. Короче, съемочка моя после этого, понятное дело, не зада-алася. Кое-как добили несколько недостающих дублей и траурным кортежем развернулись в Москву. Я хотела возвращаться со Славкой, но Гвидо сжал мою руку повыше локтя, так, что у меня синяк потом вздулся, и прошипел прямо в ухо: «Работать хочеш-ш-шь? Контра-а-акт!»
