Вот так думаю я, Королева… А что скажешь ты?
Еду. Я еду. Неумение ждать всегда отличало пылких влюбленных, поэтов, неврастеников, музыкантов, кондукторов, да всех нормальных людей… Ждать умеют только разведчики. Я – не разведчик.
27 июля 2007 года
Две тысячи евро за поцелуй! Много? Ты когда-нибудь платила деньги за поцелуи? Я – никогда! Наоборот, мне предлагали деньги… за ночь любви, то есть – секса… Рекорд – 30 000 долларов, в Нижневартовске… А вчера я отдал две тысячи евро македонской проститутке за то, чтобы она коснулась меня губами… И она честно отработала деньги. В сумеречном лесопарке, посреди сборища всех цикад на много километров вдоль виа Коломбо… Это длиннющая улица в Риме, через весь город из центра на юго-запад, типа нашей Профсоюзной… Только в Москве – сплошные дома и точки сбыта нефти, а здесь – лесопарк.
Как я там оказался? Зачем? Фиг знает. Да и – неважно. Ехал себе в такси… Вдоль дороги стояли рослые трансвеститы в костюмах античных гладиаторов. А она – тонкая, смуглая. И я сказал шоферу: «Стоп!» И спросил ее: «Сколько?» Она ответила: «Сто евро». Я сказал: «ОК!» Попросил шофера подождать на обочине, сунул ей в руку стоевровую бумажку и спросил: «Что дальше?» А она ничего не ответила, потому что не хотела уметь говорить по-английски. Схватила меня за руку и потащила в лес… Глаза не сразу привыкли к темноте, казалось, что мы как два лося ломимся сквозь чащу, так смешно хрустели сухие ветки под ее тонкими каблучками… А потом она остановилась рядом с толстым, неохватным деревом и деловито принялась расстегивать мне ширинку.
– Но! Но! Но! – запротестовал я, – Ля Каза? Хаус? Дом?
Она пожала плечами и обвела рукой вокруг. И вдруг я разглядел при тусклом свете выплывшей из-за облака луны серые тени, извивавшиеся чуть ли не под каждым деревом. Здесь везде делали секс! Стоя. Под деревьями. Не обращая внимания на соседей. Вообще ни на что не обращая внимания! Какого черта! Мне же – все равно, – подумал я и позволил ей заняться делом. Она опустилась на колени, в три секунды расстегнула мне ширинку, набросила резинку на мой запамятовший об эрекции Ланселот и проглотила его вместе со всеми причиндалами! У этого нежного бутончика была хватка пылесоса! Я кончил, даже не успев осознать, что надо расслабиться. Она поднялась с колен, и я притянул ее к себе. Мне хотелось коснуться ее губами. Вру! Если честно, мне вообще было плевать на секс! Просто хотелось, чтобы красивая девушка меня поцеловала… Вот и все. Но она отказалась, будто я был разносчиком чумы. Она даже приложила ладонь к моим губам и резко, очень резко помотала головой! Она нахмурилась! Ее руки напряглись! Она готова была закричать или врезать мне коленкой по яйцам или… как там у них принято обороняться в этом лесу от навязчивых артистов?..
Тогда я попытался успокоить ее жестами и начал выворачивать карманы. Сто евро… еще сто… еще сто… купюры падали на траву, как жухлые листья, хотя стояла жара – разгар лета! Она поцеловала меня за две тысячи. Проклиная или благословляя русское упрямство. Я так ничего и не почувствовал.
28 июля 2007 года
Королева!
Я пишу тебе за одним из скрипучих, темного дерева, прожженных окурками столиков на Кампо Деи Фьори. Маленькая круглая, уютная площадь, ночное сердце Рима. Мне кажется, только здесь слышна музыка и веселые голоса, после того как ватиканские колокола отзвонят окончание вечерней молитвы. Я здесь вторую ночь и не увидел пока ни одного отдыхающего римлянина. Римляне здесь работают. Официантами, музыкантами, жонглерами, пожирателями огня, клоунами. Мимами, которые включают магнитолы прямо напротив твоего столика и гуттаперчивыми телами начинают рассказывать тебе историю увлечения-страсти-любви-смерти, которую ты и без них знаешь наизусть. Вокруг всегда толпятся туристы. Туристы, туристы… В белых, синих, красных, зеленых майках… все маркетинговые символы сезона – на майках вокруг меня. Туристы потеют, официанты потеют, с лица мима текут белила, я потею, мой пот концентрируется в каплю на виске и падает на листок бумаги, размывая чернила, которыми я пишу тебе эти секретные письма. Время от времени я жестом подзываю официанта и прошу принести еще стакан черного рома, сигару и много-много бумаги!
– Зачем синьору так много бумаги? – с улыбкой спрашивает официант.
– Синьор – русский поэт! Ему нужно писать. Несите ром, бумагу – побыстрее, и – от’ебитесь!
Этим летом от жары в Европе умерли несколько человек, зато пока не упал ни один самолет. Этим летом во Франции горели леса, а католический понтифик публично молился о дожде, зато Антониони и Бергман переселились из нашего засушливого в более влажный мир. Этим летом Ближний Восток охвачен жаром политических страстей, зато Россия захлебывается пивом… Эти летом… Этим летом… Все мужчины – как омлеты. Этим летом я победил закон всемирного тяготения, я стал легким, легче воздуха… как песок, как пыль, как блеск радуги, как перышко!
Но! Но! Никаких напоминаний об этой суке, которой мне так не хватает! Я начинаю новую жизнь! Все заново! Я, как змея, вырвавшая ядовитые зубы, сбрасываю прежнюю кожу. Этим летом я стал легче… Квартира, автомобиль, сейф с наликом, банковские карты, золотые, платиновые бриллиантовые – членство, статус, принадлежность… На хуй! Я перестал считать это своим, все это меня больше не волнует… Я гоню жир! Смердящий тюлений жир, который покрыл меня за годы, как голуби калом статую Джордано Бруно в трех метрах от моего столика.
В мае я ощутил нестерпимую духоту. Москвичи ворчали на прохладную погоду и надевали курточки по вечерам, а я открывал все форточки и окна, включал вентиляторы на полную мощность, раздевался догола в своей квартире, забирался в ванну, наполненную кубиками льда, купил кислородную подушку и все равно не мог насытить легкие кислородом. Может быть, поэтому я стал ненавидеть свои вещи? Постепенно, одну за другой… Любимые вещи, которые я собирал всю жизнь в один большой музей собственного имени. Которые всегда создавали стабильную декорацию моей благополучной жизни. Вещи, которые я знал по именам и наощупь… Которые дарили мне временное забвение от тревог в момент, когда я охотился за ними в джунглях супермаркетов, баюкали мое эго собственника и служили весомым доказательством того, что я существую… Если по отношению к чему-то рядом с моим именем звучит цепкое «хозяин», значит, я – живой, я – не сон, не фикция, я – настоящий… Мне стало душно с ними. Они загромождали пространство. Я погнал жир!
Я начал обходить любимые магазины окольными путями, как рассадники холеры. Спустя пару месяцев после того, как я перестал покупать вещи, я начал избавляться от них. Сначала в мусорный бак полетели пары обуви, концертные пиджаки и рубашки, которые прочно ассоциировались у меня с потогонным марафоном в пользу факин-шоу-бизнеса и Его Говнейшества Продюсера. В мусор! Больше воздуха! Затем настала очередь глупых книжек, нелепой посуды, подаренных и приобретенных за двадцать лет сувениров, всех этих плюшевых, замшевых, эбонитовых, позолоченных Гамадрилов! В мусор! В мусор! Больше воздуха! Конечно же, в помойку полетели, беспомощно размахивая глянцевыми конечностями, все красочные альбомы с репродукциями, все постеры, ковры, эстампы и прочая поебень, захламившая жизнь. Долой сборщики пыли! В мусор! В мусор! Меня, правда, немного удивило, когда по тому же адресу полетела музыка. Огромная коллекция CD, предмет гордости и обожания, библиотека красоты, хранилище изысканнейших созвучий стала таять, как восковой идол. Я вдруг осознал, что музыка, которая изменила мир вокруг и мой собственный мир, умещается на одной флэшке. Тогда зачем полторы тысячи дисков мозолят мне глаза и отвлекают от важного. Жир поплыл! Жир начал испаряться!
