И некому зажечь спичку! Нет буйных! Ни среди правых, ни среди левых! Революция – словечко из далекой и нездешней истории. Некому зажечь! Ни в ком нет ритма и страсти!
Я выхожу на Кампо деи Фьори. Пожиратель огня, единственный из оставшихся артистов, дует свое лицемерное шоу для трех-четырех припозднившихся туристов. Памятник Джордано Бруно стыдливо отворачивается, будто прислушавшись к моим мыслям. Какой я, к черту, мыслитель! Экшн! Это у меня всегда получалось лучше! Я знаю, как надо! Выхватываю из-за пояса у клоуна-пожирателя-огня бутылочку со спиртом, подбегаю к статуе Джордано и опрокидываю содержимое на себя. Откуда-то в голову приходит экспромт, которым я, крикливо, делюсь с публикой:
смотрите, синьоры, – изысканный вид
на Кампо деи Фьори вновь кто-то горит
Зажигалка в руках. Кремень. Огниво. Пламя вспыхивает. Я вспыхиваю. Я зажег. Я зажег!
Только великодушному синьору Челентано было под силу погасить этот огонь. Если бы синьор Челентано вышел в этот момент на площадь, расстегнул штаны и помочился бы на мой факел. Но Челентано не имеет привычки ссать на Кампо Деи Фьори…
28 августа 2007 года
Милая Королева!
Я все еще не верю, но это случилось. Мое зубастое Величество ко мне вернулось. Я снова живу! Вспоминай меня. Приятно было переписываться. И не забудь о налогах для своих музыкантов. Распустились…
ГЛАВА 15
ФОТОГРАФ АГЕЕВ
Нет, я не трус, но и к самоубийству не имею склонности. Поэтому когда Антон Афонович предложил встретиться, я начал настаивать на том, чтобы это произошло в людном месте.
– Я не против, – спокойно произнес он. – Где?
От волнения я замешкался, не в силах припомнить ни одного подходящего местечка, в котором ночью во вторник было бы многолюдно.
– Может, на вокзале? – выручает меня Белкин дядя.
– Хорошо, только я сам назову вокзал. М-м-м… пусть будет Ленинградский. В центре зала…
– В четыре часа, – говорит он и отключается.
Оставшиеся два часа до встречи я пытался унять дрожь в ногах и читал письма Славы английской Королеве. Они были написаны более разборчивым почерком, чем его дневник. Они были другие.
Конечно, я приезжаю раньше и начинаю нервно кружить по сонному царству передвижников. Все, кого я вижу вокруг, – спят. На редких сиденьях, на чемоданах, стоя, прислонившись к колоннам. Пассажиров не более двух десятков, ночью поездов почти нет, ближайший и единственный до шести утра – через сорок минут. Похоже, в это время суток многолюдных мест в Москве просто не бывает. Я успокаиваю себя тем, что милиция не должна спать по долгу. Еще выскочив из дома, я твердо решил, что, при малейшей опасности, поднимаю тревогу и любым способом добиваюсь задержания этого… елочного маньяка.
Он появляется незаметно. Кто-то касается сзади моей руки, я оборачиваюсь и сталкиваюсь с ним. Что обычно говорят крутые сыщики из детективов в этот момент? Лично у меня пересыхает в горле.
– Почему вы… сделали это? – только и могу повторить я свой телефонный вопрос.
– Я вам отвечу, – начинает он вкрадчиво, – только сначала вы ответьте мне… – он снова берет меня за рукав, но я резко отдергиваю руку. – Извините… Вам не стоит меня опасаться. Если бы я хотел убить вас, то сделал бы это еще там… около студии Гвидо.
Конечно, я догадался, кто был мой вчерашний душитель, как только понял, что Белкин дядя убил продюсера. Потому и выбрал людное место, потому и ходил здесь, нервно потея и покрываясь «гусиной кожей», будто еще чувствовал его руки на своей шее.
– Не бойтесь, я вам не враг, – повторяет он успокаивающим тоном, – у меня вообще нет врагов… Так ответьте, как вы меня вычислили? Я в принципе догадываюсь…
– Очень просто, – теперь уже я беру его за рукав кожаной курки и слегка приподнимаю, обнажив запястье, помеченное изображением еловой ветки, – я видел вашу татуировку в кабинете у Ройзмана, когда вы постоянно сморкались в платок. Точно такой же фетиш исчез из студии Гвидо сразу после его гибели…
– Я не сморкался, – поправляет он, пристально глядя мне в глаза своим холодным немигающим взглядом, способным парализовать волю, – это был не насморк, у меня шла кровь из носа. Это с детства. Когда сильно волнуюсь, идет кровь. А она у меня очень редкой группы… – он не сводит с меня гипнотизирующего взгляда.
И тут до меня снова доходит. Асфальт, который мыли с порошком! Это было пятно крови, только не Славиной крови…Редкая группа крови…течет в моменты волнения…
Должно быть, на моем лице в ту секунду отразилось смятение, которое я испытал от своей догадки. Потому что он произносит, слишком буднично для такой реплики:
– Вижу, вы все поняли. Да, это я убил обоих. Так вышло, я не питал к ним зла…
– Так вышло?! Вы прикончили двоих людей, только потому, что так вышло, а теперь спокойно говорите об этом?! Ваша племянница сидит в тюрьме! По вашей милости… А вы спокойно говорите об этом?
– Ты же сам хотел поговорить… – Он резко переходит на «ты». – Я мог отказаться. Все равно у тебя нет доказательств, подумаешь, ветка? Я пришел говорить с тобой только из-за Белки. Она очень дорога мне. Я знаю, что тебе – тоже… Поверь, у Гвидо я сработал чисто, не оставил ни одного следа. Я даже не коснулся Гвидо пальцем. Я просто напугал его до остановки сердца… Я всегда знал, как управлять его сердцем. Потому что мы с ним знакомы практически всю нашу жизнь.
– Да ну?! – кипучий гнев, на который у меня все равно нет сил, не отменяет врожденного любопытства.
– Да, – он кивает на открытую дверь кафешки, – присядем, я расскажу.
Мы молча проходим, садимся за стол, он делает знак официанту.
– Кофе, пожалуйста. Тебе?
Я отрицательно мотаю головой.
– Как хочешь. Ты, конечно, не можешь этого знать, но… я ищу сына. Мне нужно усыновить и воспитать наследника. Такова традиция нашего рода.
– Вряд ли у вас это получится.
– Не тебе судить. Я посещаю по нескольку детских домов в неделю. Я обойду их столько, сколько потребуется. Потому что я должен найти себе сына. Когда-то мой отец нашел меня в обычном детском доме. Я никогда не спрашивал его, долго ли он искал, сколько домов объездил. Я только однажды задал ему вопрос: почему я? Он, не задумываясь, ответил, что почувствовал меня. Ходил, смотрел всем детям в глаза и, когда заглянул в мои, почувствовал: я – тот, кто ему нужен. У меня был взгляд охотника.
– Зачем вы все это рассказываете? – Я проявляю нетерпение. Меня интересуют ответы всего на три вопроса. Первое – почему он убил Славу и Гвидо. Второе – как мне задержать его. И третье – как доказать, что убийца он, чтобы освободить Белку.
– Терпение. Если я не расскажу тебе о традиции своей семьи, ты не поймешь главного. А мне очень важно, чтобы ты понял… – он снова щупает меня взглядом, таким осязаемым… Будто кто-то невидимый водит по лицу кистью. – …потому что я верю в тебя. Я знаю, что ты можешь сделать, и знаю, что ты сделаешь… Откуда? Так меня воспитал мой отец. Видеть невидимое, слышать неслышимое. Быть охотником. Быть сторожем. Слушай…
