- Сделай потише музыку, - указал мне на второй день Стас.
Я встал с кровати и, сделав это, подписал себе приговор. В новом коллективе тот, кто наивно исполняет поручения других, ставит себя ниже тех, кто эти поручения дает. Иерархия формируется скоро. Знания тонкостей дается с опытом. Когда много позже, уже в туберкулезном санатории, меня заселили в комнату к 40-летнему самарскому уголовнику Женьку, то после рукопожатия знакомства он решил проверить меня на исполнительность.
- Кипятильник есть? – спросил он.
- Да. На втором этаже. В отстойнике.
- Сгоняй быстренько.
- Там у меня три сумки моих. Пойдем, ты мне поможешь донести все сюда.
Женек, конечно, отмазался, сумки мне пришлось поднимать самому, но позиции наши были расставлены раз и навсегда, чай спустя десять минут заваривал он. Если человек пытается тебя запрячь, то, пока этого не произошло, ты имеешь такое же полное право запрячь его, и если ты не дашь ему достойный ответ, не откажешь, то сам поставишь себя в ранг прислуги. Важен только первый прецедент. Дело не в кипятильнике, чае, музыке и магнитофоне, а в характере взаимоотношений, изменить которые в последствии будет сложнее, чем сразу сказать «нет», когда новые знакомые желают услышать «да». Исполнитель желаний – всегда крайний, но именно он видит истинные лица людей, потому что с ним никто не актерствует и не маскируется. Нужды нет бояться слабого и беззащитного, вот и дается воля тем качествам, которые не решаются показать при человеке сильном. Слабость – это сила. Страдание – это познание. Меня чмырили и подъебывали, я был объектом нелепых сплетен и скользких шуток, меня травили вчетвером, впятером, вшестером, для них я бегал за водкой, первая неделя в туберкулезном диспансере оказалась самой сложной в моей жизни, но как раз тогда я понял, что именно с этого места, с позиции изгоя, видишь сущность людей насквозь. Куда сложнее оказалось выдержать данную позицию.
- Антонина Георгиевна, - я взволнованно стоял в кабинете заведующей отделением, - мне сложно в той палате, куда вы меня подселили, ребята слишком шумные, а я себя еще плохо чувствую. А вот как раз в 359 палате интересные люди лежат. Андрей, майор милиции, обещал для большой статьи материалы предоставить. Хотелось бы туда перебраться.
С этим молодыми отморозками, которые развлекались, конфликтуя с уборщицей и медсестрами, с тем нервным напряжением, какое вызывало у меня их поведение, о скором выздоровлении можно было забыть. Там было все, водка, наркотики, захаживали бабы, телевизор, магнитофон, видак, веселая тусовка, все, кроме необходимого покоя.
- Я лег сюда лечиться, а не с вами рамсить, - говорил я им в палате, - поэтому в понедельник я от вас переселяюсь.
- Уебывай сейчас.
- С удовольствием бы сделал это, но с Тоней я буду разговаривать по этому вопросу только в понедельник.
С Антониной я переговорил еще за два часа до этого, но решил продемонстрировать парням их важность в моих глазах. Как никак, но нам предстояло жить в одном отделении не один месяц.
- В первую очередь я решил вас поставить в известность. Возражений нет?
- Нам похую, уебывай.
- Ничего личного, я просто не хочу жить в вашей палате.
Последующие встречи с ними в курилке и в столовке были не из приятных, в словах подстрекателя Стаса всегда звучал какой-то подвох, это был человек со злобным нутром.
- Братан, - обнимая, говорил он как-то 27-ми летнему Расулу из чеченского поселка, - здорово. Как дела?
- Да, брат. Нож мой не видель? Я вчера к вам палата приносиль.
- Нет, брат, не видел.
Нож со вчерашнего вечера лежал у Стаса под матрасом, он упивался своим лицемерием.
21. Человечество случаев
По дороге из туберкулезного диспансера до «Макдональдса» я уже третий день подряд натыкался на труп собаки, наполовину прикрытый целлофановым пакетиком. У нас бы в отделении это не завалялось. Жрали четвероногих друзей далеко не все, но собачьи окорочка в холодильниках не залеживались. По странному стечению обстоятельств к диспансеру примыкал приемник для бездомных животных. Думать о плохом не хотелось. Забыть о туберкулезе – это уже победа. Когда тяжело болеешь месяцами, когда долбит температура, когда днем и ночью кашель, кашель и еще раз кашель, когда по дороге из столовой в отделение отходишь в сторонку, чтобы выблевать съеденное, когда вокруг тебя только такие же больные, то начинает казаться, что это уже никогда не кончится. Навсегда. И ты беспомощен, что-либо изменить. Туберкулезный диспансер – территория постоянного стресса. Хочется хотя бы сменить картинку. Поэтому я, заправившись антибактериальным чесноком, и стал сбегать из тубанара в «Макдональдс».
- Чай и больше ничего.
Мой кореш Кирпич четыре месяца работал упаковщиком на «Майском чае», которым здесь подчивали, и не рекомендовал мне его пить.
- Спасибо за покупку. Дальше.
С подносиком я занимал свободное место и старался высидеть здесь как можно дольше. Чай действительно был безвкусный, хуже, чем в диспансере, и совершенно не лез в нутро. Я проводил в этом рае часа полтора. Вокруг все были такие красивые, ухоженные и здоровые, что мне хватало для счастья просто любоваться их присутствием рядом. Я улыбнулся худенькой служащей закусочной в красной кепке, уже второй раз, она опять заглянула мне в глаза. Романтика. Знала бы она, откуда я пришел, и куда уйду. В больнице рядом присутствовали несколько иные настроения.
- Опять плевру прочувствовал, - Окунь делился своими впечатлениями от посещения сортира, - уже третью неделю, когда тужусь, то ее чувствую.
Туберкулезом он заболел уже во второй раз, температура тела неизменно оставалась на отметке 39 градусов, снимки показывали, что процесс распада легких продолжается. Врачи не могут остановить смертельную бацилу никакими лекарствами. Он был из тех, кто выделял туберкулезные палочки по максимуму. В день поступления у каждого пациента берут мокроту из легких на анализ, как правило, через месяц лечения выделение палочек вовне прекращается, но из любого правила есть исключения. Окушок был худ, выпученные как у рыбы глаза, нестройные ряды зубов. Пару дней назад мы ездили на точку к «ВДНХ» за сотовым телефоном, в полном вагоне метро его начало неслабо трясти. Кхе. Кхе. Кхе. Когда же он остановится. На нас уже стали коситься. Знали бы люди, что мы за персонажи такие. В «Макдональдс» Окуня брать я не решался. Кашлял он страшно.
- А ты чем сегодня дуплился? – продолжался накатанный диалог о личном.
- Как всегда. Козьими.
- Везет тебе. Я вообще не могу уже второй день нормально сходить. Кефир не помогает.
- А у меня, наоборот, по три раза в сутки выходит.
- Ты его просто третий месяц пьешь, вот и лезет. Я только начал. Через месяц попрет. А мне надо сейчас.
- В вопросах дупления у каждого из нас своя проявляется индивидуальность.
