– Натуся, – радовался художник и хватал ногу малышки губами.
– Она Маруся, Муся, – в который раз говорила Татьяна.
– Ну конечно, Маруся, прекрасное имя, – извинялся художник.
На следующий день он опять называл Мусю Натусей. Девочка откликалась и протягивала ногу – чтобы продолжить игру.
После того как Муся обкакалась прямо на пляже – Татьяна бегала отмывать дочь в море, застирывала трусики и из пластиковой бутылки поливала лежак, – компания вообще стала ее сторониться.
– Неужели нельзя надеть на ребенка памперс? – услышала она замечание врача-филолога-педагога.
– О чем вы говорите? Нет культуры поведения, – ответила ей вторая дама.
Настроение Татьяны портилось с каждым днем.
Помимо сумасшедшего художника она по-дружилась с женщиной, выходившей на пляж всегда в черном купальнике и красных бусах, – Еленой. Оказалось, что Елена – матушка, жена местного священника. На пляж она приходила в длинной юбке, с замотанной косынкой головой, а раздевшись, становилась обычной женщиной. Они обсуждали крем от морщин местного производства, удивительный шампунь, который делают монахи в местном монастыре, от которого начинают расти косы, распродажу в магазине, где продаются юбки. Мусе Елена тоже нравилась. Пальцы матушки были унизаны кольцами. Одно – с камнем, бирюзой, Мусю просто завораживало. Елена протягивала руку и шевелила пальцами. Муся открывала рот и осторожно, одним пальчиком трогала кольца.
– Идите поплавайте, я посижу, – предлагала Елена.
– Вам не сложно? Правда?
– Это счастье, – отвечала матушка.
По грустной и злой иронии жизни, они с мужем – совершенно здоровые люди – оказались не способы дать жизнь ребенку. Подходили друг другу во всем, кроме этого. «Бог не дал», – говорил муж Елены. «Сама свою судьбу выбрала. Вышла бы замуж за другого – и детей бы родила», – думала матушка.
Была еще Женька, которая приезжала сюда каждый год, знала всех, и все знали ее. Ей было плевать на условности, и она всегда радостно приветствовала Татьяну, как старую знакомую. Женька быстро плавала до камня и назад и усаживалась за столик в кафе. Она, что тоже все знали, медленно спивалась.
Татьяна иногда подсаживалась к ней попить кофе и поболтать ни о чем. В Женьке было то, что Татьяну притягивало, – темперамент, кураж, чувственность. Татьяна вспоминала один день. Женька привычно сидела в баре и бездумным взглядом смотрела на дорогу. Татьяна проходила мимо – Женька ее не заметила, смотрела куда-то сквозь. Глаза были огромные, от черноты на веках казались накрашенными. Татьяна подошла сама.
– Привет, – сказала она.
– Это ты? – удивилась Женька, с усилием очнувшись.
– Ты чего такая? – спросила Татьяна, засовывая в рот дочери печенье, чтобы та не раскричалась.
– Какая? Я? Что, прости?
– Что с тобой происходит? Ты нормально себя чувствуешь?
Утром на пляже она заметила на бедре Женьки синяк. Огромную гематому. На пляже та роняла вещи, сигареты, билась об лежак, спотыкалась на ровном месте.
– Что мне делать? – спросила вдруг Женька и посмотрела на Татьяну, как на последнюю надежду.
– В каком смысле? Ты много выпила?
– Я пью мохито. Безалкогольный, – тихо и спокойно ответила Женька.
– Что с тобой?
– Я его люблю. Понимаешь? Так не бывает. Чтобы так все совпадало. – Женька наклонилась к столу и зашептала: – Все, абсолютно все. Я могу с ним не говорить, он читает мысли. Он… Он родной. До истерики. Мне страшно становится.
– Кто он? – Татьяна доставала из сумки бутылочку с компотом, мысленно подсчитывая, сколько времени дочь еще просидит спокойно.
– Ты же его видела! Он вчера ко мне подходил на пляже.
– Прости, я не помню, – ответила Татьяна.
– Ну как ты не помнишь? Как ты могла его не заметить? – почти кричала Женька.
Женька болтала на пляже и пила кофе со всеми знакомыми, которые подходили, уходили, приходили снова… Опознать в этой череде его было решительно невозможно.
– И чего ты страдаешь? – спросила Татьяна, беря дочку на руки и отвлекая ее трубочкой из Женькиного мохито.
– Мы никогда не будем вместе. У нас нет будущего. Все закончится. Или уже закончилось. Я не знаю.
У Женьки был муж, некогда успешный, известный, но в последние годы переживающий кризис сразу всего – и среднего возраста, и творчества, и самоопределения. Женька забрала сына и уехала к знакомым после того, как муж отправился изучать буддизм с восемнадцатилетней буддисткой. Денег будущий буддист ей не оставил. Вернуться домой у Женьки не было никаких сил. Уже второй месяц она мыкалась по знакомым. За возможность пожить в доме платила щедро – готовила, пекла пироги. Была незаменима на вечерних посиделках, рассказывая байки и «держа» стол. Умела льстить, не переходя грани, умела слушать, была легка на подъем. Кто-то ее жалел. Кто-то пользовался. Кому-то было просто скучно.
– Жень, тебе это только кажется, – сказала Татьяна, играя с дочкой в «ладушки». Она хотела уйти и не могла. Муся уже измаялась, но Татьяну держал Женькин взгляд. Она такой не была, когда приехала. Сейчас, хоть ей и было плохо, она горела изнутри. Ее можно было подключать к лампочке – загорелась бы. Приехала она потухшая, сгоревшая.
– Наверное, – грустно кивнула Женька.
– И что? А он? – продолжала разговор Татьяна, приговаривая «по кочкам, по кочкам, по маленьким дорожкам», подбрасывая Мусю на коленках.
– Он не сказал, что меня любит. Понимаешь? Я боюсь. – Женькины глаза казались безумными.
– Ты же понимаешь, что это только слова? – пыталась воззвать к ее рассудку Татьяна. – Вы давно знакомы? Ты его хорошо знаешь?
– Нет, дело не в этом… Если бы он только сказал… – замахала руками Женька и опрокинула стакан, на что даже не обратила внимания. – Если бы он сказал, что любит… Я бы все бросила.
– Так бы и бросила?
Все знали, что Женька никогда не бросит мужа. Потому что так устроена. Потому что он никогда ее не отпустит. Потому что, наконец, есть сын, который отца боготворит. И это была не первая Женькина «любовь» и не первая молоденькая буддистка в жизни ее мужа.
– Не знаю. Мне хотелось это услышать. Понимаешь? Просто услышать. Почувствовать, что я еще могу… Заслуживаю того, чтобы меня любили. Пусть бы он соврал. Пусть бы это было на несколько дней.
– Жень, пойдем домой, а? Мы тебя проводим, – предложила Татьяна.
– Да, пойдем, – согласилась она, хватая сразу и Татьянину сумку, и коляску, чтобы помочь.
– Жень, все будет хорошо. – Татьяна хотела ее успокоить, но понимала, что говорит банальность.
Женька посмотрела на нее, как на больную.
– Да, все будет хорошо, – кивнула она, – муж бросит свою буддистку и вернется. Мы будем жить, как раньше. А я буду вспоминать, как встретила человека, который был моим. Ты не понимаешь, о чем я. У тебя такого никогда не было…
