– Правильно кажется.
– А вдруг надо? А вдруг он от меня этого ждет? Первого шага. Просто не хочет давить. Я же не могу залезть к нему в голову и узнать, что он думает на самом деле. Вдруг он меня бережет?
– Давай по порядку. У него есть жена, ну женщина, с которой он живет, и живет достаточно долго. Правильно?
– Да.
– Они вместе ездят отдыхать, ходят по магазинам, спят, наконец.
– Ну да.
– При этом у него есть недвижимость, а живет он у нее. Так?
– Да.
– Значит, какой мы делаем вывод? Ему так удобно, и он не хочет ничего менять. Он же не останется на улице, если от нее уйдет? И детей у них нет. Так что… ему комфортно жить именно так, с той женщиной, а ты – увлечение, временное явление. Он обычный законченный эгоист. Уж извини за цинизм.
– И сколько это явление продлится? Он меня бросит? – тихо спросила Татьяна.
– Или он тебя, или ты его, – ответила Настя, не задумываясь.
– А по-другому не бывает?
– Нет.
– А ты, чего бы ты хотела? Так, по большому счету? – вдруг спросила у подруги Татьяна.
– Я? Выйти замуж за такого Макса, как у тебя, и родить дочку, как твоя Муся. Потому что таких Артемов у меня было много, и, как видишь, я до сих пор одна.
* * *
«У меня нет ничего, как оказалось. Ни дома, ни семьи. Есть жилище, в которое мне не хочется подниматься. Я сижу в машине у подъезда и не могу заставить себя выйти. Не могу прийти в себя после встречи с ней. Она совсем другая. Почему я не встретил ее раньше? Я даже не знал, что можно так любить. Что я могу ей дать? Ничего. Ровным счетом ничего. Могу только навредить, сломав ей жизнь. Я уже сломал и свою жизнь, и жизнь дочери, и жизнь Леси. А вдруг и она не будет со мной счастлива? Вдруг пожалеет? Вдруг вообще не рискнет? Я стараюсь не видеться с ней часто, придумываю предлоги, чтобы не встречаться. Боюсь ей надоесть. В последний раз она смотрела на меня совсем другими глазами и вела себя совсем по-другому. Была расслабленная и раскованная, уверенная в себе. Она перестала меня стесняться. Перестала следить за тем, как выглядит со стороны. Она смотрела на меня внимательно, как будто изучала. Как будто видела впервые.
– У тебя щетина. Ты не брился, – сказала она.
– У меня всегда была щетина, – ответил я.
– Разве? – удивилась она.
– Ты просто посмотрела на меня другими глазами.
Совсем скоро она будет замечать мои недостатки и складывать их на чашу весов. Уже замечает… Я обещаю перезвонить через пять минут, и эти пять минут она сидит и ждет с телефонной трубкой на коленях. Я заматываюсь и забываю. Перезваниваю через час, когда для нее ожидание становится невыносимым. Я это чувствую, но пытаюсь отшутиться. Она, просидевшая час как на иголках, не понимает, как я могу шутить. Я проезжал мимо ее дома – сам не понял, как там очутился. Позвонил и попросил ее выйти на две минуты – просто чтобы увидеть и поехать дальше. Мне казалось в тот момент, что если я ее не увижу, то никуда не доеду. Буду кататься по Кольцевой и думать о ней. Она выскочила, я ее поцеловал и уехал. Она стояла и смотрела мне вслед. Она думала, что я над ней смеюсь, издеваюсь. Я знаю, когда ей что-то не нравится – она морщит лоб и уголки губ опускаются вниз. Она думает, что я этого не замечаю. Я все вижу. Вижу, когда она уставшая, когда озабоченная, когда мыслями вся там, дома, с Мусей, а не со мной. Вижу, когда она хочет что-то спросить, но сдерживается. Вижу, как она смотрит – умоляющими, несчастными глазами и ждет от меня того, чего я дать ей не могу. Не имею права. Не смогу. Она мне не верит.
Когда недостатков наберется много, чаша перевесит, и она меня бросит. Нет, она не умеет бросать людей, не умеет делать им больно. Она предложит мне остаться друзьями. Ей будет больно, каждую минуту. Но мне будет больнее. Я не выдержу. У меня остановится сердце. Я не хочу давать ей возможность узнать меня до конца. Узнать, разочароваться и вычеркнуть из жизни. Я хочу ее хоть иногда, урывками, видеть, целовать, держать за руку. Мне этого достаточно. Лишь бы она была. Лишь бы ей было хорошо. Лишь бы она не страдала».
Артем, как и Татьяна, жил в состоянии постоянного стресса. Драйва. Благодаря ей он вдруг захотел стать другим, похожим на нее – терпимым, терпящим, понимающим. Он хотел быть лучше, хотел исправить ошибки, которые совершил, хотел, чтобы у него было все правильно.
Артем впервые со смерти отца позвонил сестре, поддавшись секундному душевному порыву. Он только что высадил Татьяну около ее дома и сидел в машине – ему хотелось что-то сделать. Что-то хорошее, настоящее. Тоска сжимала сердце. Он задыхался. Даже открыл окно, чтобы вдохнуть воздух полной грудью. Вдохнуть не мог – было больно и колко. Он набрал номер сестры – сделать хотя бы полшага навстречу.
– Привет, как дела?
– Нормально. Чего звонишь?
– Просто так.
– Ты просто так никогда не звонишь. Случилось что?
– Нет, просто хотел узнать, как твои дела.
– Нормально у меня дела. Это все?
– Наверное, да.
– Тогда пока.
– Пока.
Она имела полное право так с ним разговаривать. Ему всегда было плевать, как ее дела, он никогда ей не звонил без причины.
Сестра – он ее называл всегда именно так, «сестра», без имени, – была сводной по отцу. Родная кровь, с одной стороны, с другой – совсем чужой, чуждый ему по внутреннему устройству человек.
Он так и не смог простить отца ни тогда, в детстве, ни потом, когда стал взрослым, хотя папа говорил ему фразу – банальный штамп, который всегда повторяют взрослые детям, когда им нечего сказать: «Ты вырастешь и все поймешь».
Только сейчас, после смерти отца, после встречи с Татьяной, Артем стал не то чтобы понимать отца… У него прошла злость, с которой невозможно было совладать. Когда он разговаривал с сестрой, злость, как змея, поднимала голову и обвивала кольцами сердце. Когда он не видел и не слышал сестру, злость забиралась в дальний угол, устраивалась в кровеносном сосуде и засыпала. Но он ее чувствовал – по пульсу, дыханию.
Артем бросил телефон на сиденье и опять попытался глубоко вздохнуть, но, задохнувшись, закашлялся. Он завел машину и поехал на кладбище. В тот момент он хотел себя добить, сделать больно, невыносимо, чтобы «критическая масса» горечи накопилась и прорвалась наружу и стало бы хоть чуть-чуть легче.
Так делают страдающие бессонницей люди – изнуряют себя, чтобы от усталости забыться хотя бы на короткое время.
Могила была ухоженной, чувствовалась рука сестры. Артем поморщился, увидев букет искусственных розочек в вазочке и заляпанный воском подсвечник. На могильном камне была витиеватая надпись: «Помним, любим».
«Про помним – это точно», – подумал Артем.
Он действительно хорошо помнил тот год. Ему было пятнадцать. Отец плохо себя чувствовал, думали – невралгия, переутомление. Мама капала ему капли по часам и давала таблетки, следила, какие до еды, какие после. Отец чуть что ложился и начинал тихо постанывать. Мама бегала вокруг кругами с озабоченным лицом. Тогда им обоим было не до Артема.
