— Я не могу за экскурсии отвечать, я же работаю!
— Да вечно везде туалеты ломаются. Они же дергают и дергают…
— А мальчики еще и писают мимо. Дома они тоже мимо писают?
— Это уж как приучили.
— Вот я и говорю. Какие родители, такие и дети…
— А в старшую школу даже с одной тройкой не переводят…
— Да за материальный взнос переведут…
— А что толку-то? Учиться как будут?
— Этот ЕГЭ — одно мучение. Все-таки старая система лучше была. Когда устно отвечали.
— Да, точно. Я вообще в этом ничего не понимаю.
— Да до ЕГЭ еще дожить надо!
— Не успеете оглянуться!
— А почему наш класс должен туалет делать, а другой — только в классе дверь менять? Затраты-то разные. Кто это решал?
— Да кто сейчас это выяснит?
— Может быть, не просто серые сарафаны, а хотя бы с розовым?
— Купите розовую блузку, будет вам серый с розовым.
— Вот он и не пришел на собрание. Испугался. Рыльце-то в пушку.
— Ребенка жалко.
Сидели уже два часа. Я тихо встала, спрятала за спиной сумку и выскользнула из класса.
Кажется, никто не заметил.
Пришла домой.
— Ну? — спросил Вася.
— Все хорошо. Ты окончил на четверки и пятерки.
— Я знаю, — сказал ребенок, — тоже мне новость.
— Васюш, а почему ты в конкурсе самодеятельности не участвовал? Что там хоть было?
— Ну, на пианино играли и на этой, как ее, дудочке.
— Ты же тоже мог сыграть.
— Там надо было в четыре руки. А где я тебе еще две возьму?
— Я бы с тобой сыграла…
— Нет, там две девочки играли, знаешь как? Вот так.
Вася двумя руками стал тарабанить по столу.
— Я так не умею. И, если честно, мне так не нравится играть. Мне по одной нравится. Хотя им цветы подарили. Красивые. Только девочкам на пианино — по одному. А девочке на дудочке — сразу два.
— Ладно, на следующий год будешь выступать. Ты у меня молодец. Только руку поднимай.
— Что, завтра?
— Нет, на следующий год.
— Вот в следующем году и напомнишь. Я за лето все забуду. Буду как «чистый лист».
— Это ты от кого услышал?
— Да все учителя так говорят и чужие родители. Придете, говорят, после лета как «чистый лист».
23 мая Последний раз в первый класс
Идем нарядные, торжественные и веселые. Уроков не будет. Дети подготовили концерт для родителей. После концерта — торжественная часть с вручением грамот, фотографий и памятных подарков.
Я с утра чуть не прослезилась. Так это волнительно… Муж тоже ходил в лирическом настроении.
— Надо же, уже первый класс закончился, — сказал он.
— Да, мне тоже не верится.
— Грустно, он так быстро вырос…
Дети собирались в рекреации.
— Вася, привет! Мы все лето с тобой не увидимся! — закричал другу Антон.
— Почему? — удивился Вася.
— Потому что каникулы! Сто дней! — опять закричал Антон. От восторга он мог только кричать.
— А я буду Илью видеть! — подскочил к мальчикам Дима. — Он в моем доме живет!
— А я… а я… А я с Машей не расстанусь! — воскликнул Антон.
— Нет! Она не в твоем доме живет! — возразил Дима.
— А я ее в гости приглашу!
Мальчики задумались.
— Маша, ты ко мне в гости пойдешь?! — крикнул своей возлюбленной Антон.
— Не-а, — кокетливо ответила Маша и поправила косичку, — больше мне делать нечего… Я вообще уезжаю.
— Ты будешь меня вспоминать?
— Я буду таблицу умножения учить и вспоминать.
Антон опустил голову и пошел на Машу.
— Маша, — взял он ее за руки, — запомни, ты будешь меня вспоминать. Запомни, — потребовал Антон, встряхивая Машу.
— Ну хорошо, отпусти, буду, — вырвалась девочка.
Антон, удовлетворенный, вернулся к мальчишкам.
Дети расселись на стульчиках. Начался концерт. Они пели песни, читали стихи, танцевали.
Когда стих читала Маша, Антон ей хлопал громче всех. И даже ногами притопывал. У Маши был длинный стих — она накручивала и раскручивала пальцами подол юбки. На последнем заходе палец запутался в ткани. Маша дергала юбку, пытаясь высвободить руку.
Раздали фотографии. Все, как положено, — учительница в середине, дети, фамилии-имена. Фотографии Васи и Насти — по обеим сторонам от учительницы. Мы с мамами сидели и умилялись.
— А Настя и Вася — лучшие ученики? — спросила обиженно мама-отличница.
— Не знаю, — ответила я. — А что?
— Рядом с учительницей всегда ставили фото лучших в классе. На моих фотографиях я всегда в первом ряду.
— Я не знала такой традиции.
— Ну, может быть, сейчас все изменилось…
— А я тоже помню свое фото, — сказала мама-активистка, на удивление спокойная, тихая и медлительная, — я так о большом банте мечтала и хвостике. И чтобы бант — на макушке. Огромный, как корона! А мама мне заплетала косу и завязывала атласную ленту. Как я ненавидела эту ленту!
— Да, а помните, тогда готовых бантов не было! — воскликнула мама-отличница. — Из ленты на нитку надо было собирать! Ой, сколько я тогда их нашила! Если лента длинная — то и бант большой.
— Как я плакала от этой фотографии! — продолжала вспоминать мама-активистка. — Я была в очках, таких, в жуткой оправе… Хорошо еще, что они блики давали — фотограф мучился, мучился и велел их снять. Как же я была счастлива! Но фотография все равно ужасной получилась. Фартук белый, я сама — бледная блондинка. Фото — черно-белое. Ужас!
— Оля, что ты там попой пол вытираешь! В белых колготках! — запричитала бабушка.
— Ой, а помните наши колготки? — встрепенулась активистка. — Это же ужас. Все время сползали.
— Да-да, — подхватила мама-отличница, — и в зацепках. Как сядешь на стул, обязательно за гвоздь зацепишься. Так и ходишь с ниткой. У меня были коричневые, зеленые и бордовые.
— А у меня красных десять пар на год, — сказала активистка, — другого цвета в магазине не было.
— А зимой — шерстяные, — охнула от воспоминания мама-хорошистка, — чесались ужасно!
— Точно! Точно! И у меня такие же были!
— А помните, помните баранки? — подхватила еще одна мама.
