— Думаешь, сможешь меня обхитрить? — с яростью проговорила Намида. — Если я не получаю желаемого, я страшна в гневе. В моей власти залить эту землю кровью. Я тебя предупреждаю: даже не думай меня обмануть. У меня есть машины, которые, если меня вдруг не станет, сожгут всю планету огнем, и он будет жарче, чем адское пламя. — Она добавила, помолчав: — Жизнь смертных для меня — ничто.
Она взяла Сен за подбородок и подняла ее голову так, чтобы заглянуть ей в глаза. Долго-долго смотрела Намида в глаза богини, а потом отпустила ее и сказала:
— Ты, кажется, не понимаешь. Мое сердце подсоединено к источнику страшной силы, и если оно перестанет биться, эта сила прорвется в мир и уничтожит его, уничтожит саму сущность жизни.
Сен долго молчала, а потом сказала так:
— Ваше величество, я еще раз прошу вас: подумайте. Бессмертие — это великое бремя. Да, я бессмертна, но цель моей вечной души — исцеление мира. С этой дороги уже не свернешь, ибо так распорядился Создатель.
Намида презрительно усмехнулась:
— А что ты станешь делать, когда исцелишь эту жалкую планету и здесь не останется ничего, что нуждалось бы в исцелении?
— Есть и другие миры во Вселенной, я передам им этот дар, и они тоже исцелятся, — тихо проговорила Сен.
Намида махнула рукой.
— Пусть ты богиня, но ты не знаешь людей, — прошипела она. — А что, если они наслаждаются своей хворью, а ты со своим исцелением лишаешь их этого удовольствия? Твоя сила, какой бы она ни была великой, все равно не дала тебе уразуметь наивысшую истину. Тьма и смерть — вот сокровища, доступ к которым открывает ключ-время. Ответь мне на один вопрос: если этот твой Великий Создатель сойдет с небес и повелит всем и каждому быть счастливым отныне и впредь, что, по-твоему, случится?
Она не стала дожидаться ответа Сен:
— Я тебе расскажу. У каждого будут свои представления о том, что это значит «быть счастливым», и уже очень скоро люди поубивают друг друга во имя счастья. — Она рассмеялась пустым, страшным смехом. — Власть и насилие — вот что движет миром. Загляни в глаза волка, когда тот терзает зубами горло заваленного оленя. Посмотри, как паучиха корчится от наслаждения, когда пожирает своего незадачливого любовника.
Сновидец умолк и взглянул на Дже~нис. Она улыбнулась по-детски невинно.
— Читай дальше. Пожалуйста, — попросила она. — Там дальше будет совсем-совсем грустно.
— Ты знаешь эту историю? — спросил он. — Ты ее читала?
— Да, — сказала Дже~нис. — Но я забыла, чем все закончилось. Там какие-то сложные слова, которые я не понимаю. Но я помню, что было грустно. — Она на секунду задумалась. — У нас все истории кончаются грустно. Но эта, наверное, самая грустная.
Он сжал ее руку:
— Неужели у вас нет книжек со счастливым концом?
Она задумчиво нахмурила лоб:
— Наверное, нет. Но истории, которые грустные, они гораздо интереснее.
Сновидец кивнул. Гораздо интереснее, подумал он, и гораздо опаснее. Он продолжил читать.
Сен печально покачала головой.
— Ты ошибаешься, — сказала она.
Суровые стражники, окружавшие трон, сжались от страха.
— Ты путаешь насилие и естественную агрессивность, — продолжала Сен. — Естественная агрессивность, заложенная в каждом живом существе, действительно движет миром, ибо она порождает творческие порывы. Любовь и естественная агрессия — они едины. Естественная агрессия — это и есть тот «любовный толчок», которым любовь проявляется в действии. Таким образом мир обновляется. Волк и олень понимают природу жизненной силы, которая общая для всех, и не завидуют друг другу, ибо каждый из них — уникален по-своему. Это не значит, что они не будут бороться за жизнь, но в глубине естества они знают, что смерть — это еще не конец. Потому что ничто не теряется. Все, что было, оно остается. И каждый из тех, кто живет, приносит в мир что-то новое.
Она повернулась и указала рукой на высокое окно. Снизу доносился тяжелый топот мерной поступи сотен ног, сверху — рев летающих машин, издалека — свист кнутов, хлещущих по человеческим спинам.
— Когда люди поймут, что ничто не проходит бесследно и что после каждого в мире останется что-то такое, чего не было раньше, они перестанут бояться смерти и освободятся от боли и мрачных мыслей, что терзают их разум. Ощутив свою сопричастность друг с другом, они перестанут друг другу завидовать. Они поймут, что «убить» равнозначно тому, чтобы «быть убитым», и будут сознательно беречь и себя, и других, и весь сотворенный мир, как это делают животные, повинуясь природным инстинктам. Люди забыли эту очевидную истину и нуждаются в исцелении… они как будто ослепли, и нужно, чтобы кто-то помог им прозреть…
Намида вскинула руку, призывая к молчанию. Ее глаза были как вечные льды на промерзших насквозь полюсах.
— Довольно, — сказала она. — У меня нет желания и времени выслушивать твои глупые речи, полные глупых загадок. Я надеялась, ты поймешь правоту моих слов. Но выходит, что Боги — они не такие всезнающие и мудрые, как о них говорят. Это великая ересь — перечить своей царице. За такое неслыханное предательство многие поплатятся жизнью, и умирать они будут в великих мучениях. Об этом я позабочусь, можешь не сомневаться. А теперь дай мне то, о чем я прошу.
Из сияющих глаз Сен потекли слезы света; они разбивались о каменный пол, словно бусинки из хрусталя, брошенные небрежной рукой.
— Нет, — сказала она, умоляя. — Не надо пыток, не надо мучений. Даже сила Богов отступает перед человеческой волей. Я дам тебе то, что ты хочешь: вечную жизнь и красоту. Но, пожалуйста, больше не надо мучений, не надо смертей.
Намида взвыла от смеха:
— Жалкое зрелище: поверженная Богиня.
И все же в миг наивысшего триумфа что-то мелькнуло в сознании Намиды, что-то тревожное и беспокойное. Сладостный вкус победы был окрашен резкой, недоброй горечью. Она заранее предположила, что тьма, заключенная в ее черной душе, теперь развернется в полную силу. Но что-то было не так… «Слишком все просто, — подумала Намида. — Так не бывает. Меня обманули».
Мысль вонзилась в сознание, как ядовитое жало. Восприятие вдруг обострилось — даже не до предела, а сверх всех пределов. Она слышала тихий треск сальных свечей, горящих ярким и ровным пламенем. Древние злобные лица мерцающих янтарных статуй как будто парили над ней, проступая из сумрака. Она оглядела себя. Ничего не случилось. Крошечные бриллианты на ее платье, сотканном из серебряных нитей, искрились, как капли весеннего дождя. Но ничего не случилось: ничего, что пыталось бы опровергнуть ее власть и силу.
Возгласы ликования суровых воинов из царской стражи разнеслись рокочущим эхом по гулкому залу, и толпы обвешанных драгоценностями подхалимов хлынули из потаенных укрытий, дабы отпраздновать торжество темной злой воли своей царицы.
