— Отвянь от меня! — рявкнул я, оттолкнув его.
Когда я метнулся к двери, человек схватил меня за плечо. Я обернулся и ударил его в лицо. Он зашатался и рухнул на пол. Последнее, что мне запомнилось — это как он сидит на полу, схватившись за нос, между пальцами у него струится кровь, а в глазах застыло удивление.
Я проснулся в незнакомой кровати, не имея ни малейшего представления о том, сколько сейчас времени. Рядом со мной никого не было. Я встал и раздернул шторы. За окном виднелась стандартная застройка. Спальня была почти пустой, если не считать странной подборки одежды и сюрреалистических репродукций на стенах. Если верить будильнику, то было десять часов — вечера, решил я, судя по тому, что было темно. Я нашел мою спутницу в гостиной, где она распивала бутылку "100 волынщиков". За спиной у нее на полках стояли книги. Пробежавшись взглядом по корешкам, я обнаружил среди них работы Эрнста Блоха, Георга Лукача и Теодора Адорно. Из названий становилось ясно, что их авторы писали на языке высокой теории, как и то, что немногие известные мне авторы все как один принадлежали к марксистской школе. Среди прочих я заметил Вальтера Беньямина, Бертольта Брехта и Герберта Маркузе. Я закрыл глаза и наугад взял с полки книгу, которая оказалась "Диалектическим материализмом" Анри Лефевра, который в тот момент для моего непривычного глаза казался сплошной китайской грамотой.
— Как ты думаешь, я — сексуальная? — Сайида, судя по тому, как у нее заплетался язык, уже немало выпила. — Или ты считаешь, что должен разведать обо мне больше, прежде чем дать ответ на этот вопрос?
— Обожаю разведывать! — заявил я.
— И какую же разведку ты предпочитаешь? — спросила Нафишах. — Британскую? Американскую? Израильскую?
— Конечно британскую! — патриотически ответил я.
Возможно, я выбрал не самое лучшее начало для беседы, но если учесть, что мы с Сайдой не раз уже трахались по пьяни, ничего плохого в нем тоже не было. Когда я улегся на диван рядом с Наташей, она погладила мое бедро. У нее дома мне было бы куда уютнее, чем в тайном убежище, предоставленном мне британской разведкой. Хотя я собирался приступить к ликвидации конспиративной квартиры, у меня впереди еще имелось целое воскресенье, поэтому несколько часов плотских утех мне отнюдь бы не помешали.
Допив к четырем часам утра то, что оставалось от "100 Волынщиков", мы очутились в постели. Как только мы разделись, я заполз на Сайиду и по-простому взял и засунул ей. Я счел, что за любовные игры сойдут и те несколько часов, что мы провели в гостиной. Сайида вела себя в постели примерно как кит, выброшенный на берег: она была слишком пьяна, для того чтобы вдохновить меня на подвиги. Я решил не сдерживать себя и спустил через три-четыре минуты с того момента, как мы начали. Как только я скатился с партнерши, она моментально заснула. Я лежал рядом с Сайидой с открытыми глазами, а когда она принялась храпеть, я решил встать. Мое движение разбудило ее, она вскочила и схватила меня за руку.
— Мишель, — воскликнула девушка, прижимаясь ко мне, — с тобой все в порядке?
— Я не Мишель, — прошипел я. — Я — Питер.
— Но это же глупо! — возмутилась моя спутница. — Пару недель назад, когда я столкнулась с тобой на Гринвич-Черч-стрит, ты утверждал, что тебя зовут Стивен. Но это что — мне пришлось напомнить, что меня зовут Сайида, поскольку ты настаивал, что мы не знакомы.
— А что было дальше? — спросил я.
— Я решила, что это что-то вроде испытания, — призналась Нафишах. — А затем ты привел меня на квартиру и утверждал, что другой у тебя нет, хотя я уже бывала в твоей норе в Брикстоне, так же как и в твоем летнем лагере возле Уэст-Кеннетт-Лонг-Барроу.
— А смогла бы ты снова найти это место? — поинтересовался я.
— Да без труда, — отозвалась Несс, — это совсем рядом с каменными кругами в Эйвбери.
Несмотря на то, что мы выехали так рано Тауэрский мост уже был битком забит машинами, поэтому путешествие в направлении "Слона и Замка" превратилось в сущий ад. Мы попытались объехать пробку по боковым улицам, но в результате оказались в потоке машин, медленно ползущих из Клапэма в Уэйбридж. Судя по всему, мы быстрее добрались бы до места, если бы держались к северу от реки и выбрались из города через Хаммерсмит! Затем мы остановились в Марльборо, чтобы слегка перекусить и полюбоваться знаменитой частной школой, получившей свое название от названия города. Я сообщил Наташе, что закончил именно эту школу, хотя она вряд ли мне поверила. Мы проехали через Хангерфорд, где Майкл Райан учинил свою знаменитую резню, и без особых проблем доехали до Эйвбери.
Оставив машину на туристической стоянке, обнесенной полусгнившей деревянной изгородью, мы направились к деревне. Миновав ее и очутившись у гигантского каменного круга, я почувствовал острую связь с Изначальными Истинами религии плодородия, которую исповедовали наши предки. Сайида и я взошли на вершину высокого земляного кургана, который являлся основным источником высокой интенсивности психогеографического поля, присущей данному неолитическому капищу. С вершины кургана мы взирали на раскинувшиеся под нами бескрайние зеленые равнины, сливавшиеся с затянутым облаками горизонтом. Камни сами по себе относились к двум основным типам: высокие, похожие на колонны, символизировали мужское начало, а плоские мегалиты с ромбовидной прорезью в центре — женское, а сам овальный холм — наиболее желанное из существ, беременную женщину.
Обойдя по периметру каменный круг, в середине которого расположена деревня, мы проследовали по Уэст-Кеннет-авеню, по сторонам которой возвышаются мегалиты, замененные столбами в тех местах, где первобытные монументы уничтожили христианские варвары. Тайны жизни и смерти здесь были представлены образом, удивительно схожим с тем, каким их представляли жившие на совсем другом континенте ацтеки. Древние британцы и кельты не страшились смерти, они бесстрашно смотрели ей в глаза во время ритуальных человеческих жертвоприношений. Пока я шел между каменными столбами, я забывал все, что я знал о Филиппе Слоане, внедренной в мое сознание псевдоличности, авангардные фильмы которого являлись лишенной всякой ценности чепухой, но в то же время мне постепенно открывалось мое истинное «я». Я был тем самым незнакомцем без имени и прошлого, который отрекся от всего земного, дабы стать Верховным Жрецом солнечного культа. Мне предстояло совокупиться с Матерью-Землей, из темной утробы которой рождались все радости и плоды земные.
— Поскольку, как известно ужас производит неестественное напряжение и реакцию, зачастую бурную, нашей нервной системы, — сообщил я потрясенной Наташе, — все иное, производящее на наше сознание подобное же воздействие, должно являться некоей страстью, сродственной ужасу, и, следовательно, служить источником познания возвышенного.
— Доктрина эта приводит нас к заключению, которое имеет величайшую важность для исследования нашего вопроса, — подхватила Ванесса, — а именно к тому, что все тончайшие и деликатнейшие вопросы, касающиеся вопроса идентичности никогда не получат полного ответа и, следовательно, их необходимо, по преимуществу, рассматривать, как трудности скорее выражения, нежели мышления. Идентичность возникает как отношение между представлениями, из которых она состоит, и граница между личностью и составляющими ее представлениями с трудом поддается определению.
