Сестра проигнорировала жмурика и проникла за занавески, скрывавшие койку Крисси. Будь Джонс до сих пор в боевой готовности, ему бы досталось булавкой в пах. Стандартный больничный способ борьбы с сексуально озабоченными пациентами. Лечебница — не место для эротики. Однако медсестре, увидевшей прячущееся обратно мужское достоинство Феллацио, страшно захотелось склеить его на ночь.
— Ну хватит, — фыркнула сестра, — открываем занавески и прекращаем свои глупости.
Сразу после этого заявилась тетушка Мёрфи. Феллацио раскланялся и пообещал зайти на следующей неделе. Отлично, что он смог быстро убраться — если бы он немного задержался, то наступил бы для него и Крисси ужасный момент.
СОРОКАПЯТИЛЕТНИЙ АДРИАН МЕЛЛОР представлял собой типичного преуспевающего экономиста — заплывший жиром, поглощенный работой и получающий в час больше, чем другие в неделю. И прежде всего, полный мудила. Много лет назад Меллор заделался «вольным художником» бухучета и, хотя среди узкого круга его клиентуры попадались национализированные предприятия, он оставался рьяным сторонником свободного рынка и партии тори.
Студентом Меллор состоял в рядах Национального Фронта, но экономический фундаментализм организации заставил его уйти оттуда задолго до того, как рухнула ее репутация истинно правой партии. Оставаясь горячим приверженцем воинствующего национализма, Меллор сейчас осознавал, что обычно партии с единственным пунктом программы ведут в политический тупик. Джон Тиндалл и его кодла больше пользы приносят в роли пугала для сопливых обывателей, политическое лидерство им не светит.
Откровенно говоря, Меллор стыдился своего ультраправого прошлого. В те дни юношеский энтузиазм подвинул его поставить любовь к родине выше личных экономических интересов. Он, хотя и гордился своим расовым происхождением, морщился от воспоминания о том, как, заигрывая с нацизмом, он чуть не докатился до муравьиного социализма. В первой версии «Программы НСДАП» среди прочих нелепых гитлеровских пунктов имелись и такие:
«…обязательное для всех граждан Германии выполнение работы, умственной или физической; безжалостная конфискация военных прибылей; национализация промышленных предприятий; участие рабочих и служащих в прибылях крупных коммерческих предприятий; значительное увеличение пенсионного обеспечения для стариков; безвозмездная конфискация земли для общественных нужд; отмена налога на землю и запрещение спекуляцией землей; предоставление образования за счет государства одаренным детям из малообеспеченных семей; создание народной армии».
Конечно, со временем пыл поутих, но социалистический компонент остался присущ нацизму и не кончился вместе с фюрером в берлинском бункере. Теперь, в зрелом возрасте, Меллор не принимал национал-социализма, поскольку в его сознании он ассоциировался с гнилыми умеренно-радикальными бреднями.
Меллор налил себе «100 волынщиков» и развалился в кожаном кресле. Ему было спокойно в собственном особняке в Кэмдене. Наконец-то все касательно развода улажено, и он превратит этот трехэтажный дом в холостяцкое обиталище. В каждой комнате и даже в кухне он повесит огромные зеркала и меховые гардины. Адриан собирался создать дворец секса, где он станет воплощать арабские фантазии. Он давным-давно бросил шляться по борделям, поскольку тамошний убогий дизайн, от которого никуда не деться, оскорблял его эстетические представления.
Меллор считал весьма большой удачей, что ему удалось сохранить за собой лондонский дом. Его адвокату пришлось изрядно попотеть, прежде чем жена, наконец, уехала в имение в Шропшире. Хотя изначально он купил жилье в сельской местности из торгашеских соображений в расчете на резкий подъем цен на акры земли около убогой местной гостиницы, он был достаточно богат, чтобы счесть эти деньги потраченными на приобретение жизненного опыта.
Потом мысли экономиста обратились к очаровательнейшей девушке, чей шик не уступал мебели в его особняке. Годящийся ей в отцы Меллор решил, что благодаря своим деньжищам затащить дамочку в койку ему несложно, как несложно устроить свальный грех с любой второразрядной поп-певичкой. Экономист вообразил раскинувшуюся в его постели голую киску, проглотил остатки виски и трясущимися руками пролистал журнальчик на предмет услуг «секс по телефону». Первый номер оказался занят, на втором ответили с неприличной поспешностью.
— Привет, — пташка говорила низким и сексуальным голосом, — меня зовут Фиона. Я воплощение твоих сокровенных фантазий. О чем ты хочешь поговорить? Но сначала расскажи о себе.
— Меня зовут Дэвид, — соврал Меллор, копошась с брючной молнией, — скажи, пожалуйста, какого цвета твои трусики?
— Знаешь, Дэвид, — зашептала Фиона (согласно ее тактике, она старалась удерживать придурка на линии как можно дольше), — мне не надо смотреть на мои трусики, чтобы сказать тебе, какого они цвета, поскольку я подолгу занимаюсь каждое утро своим туалетом. Сегодня на мне черные трусики. Ты любишь черное белье, Дэвид?
— Да! — взревел Меллор, гоняя лысака.
— Дэвид, — зажурчал девичий голосок, — мне так приятно слышать, что тебе нравится мое белье, потому что у тебя голос мужчины моей мечты. Разговор с тобой возбуждает меня. Я страшно хочу знать, какой ты есть. Ты можешь рассказать о себе?
Меллор знал, что болтовня с телефонными блядями чертовски дорого стоит. Несмотря на богатство, экономист тешил себя мыслью, что он до сих пор не позабыл цену деньгам. Он планировал протрепаться две минуты, что не превратит онанизм в мотовство. Фиона попросила его рассказать о себе, а время идет, и если беседа потечет по логическому руслу, он не успеет дойти до конца. На хуй, подумал Дэвид, Фиона — девушка вроде ничего.
— Ладно, — Дэвид выдержал театральную паузу, долгая тишина в трубке подбросила стоимость звонка до цены бульварной газетенки, — я экономист, причем очень богатый экономист. Мне принадлежит особняк в центре Лондона, езжу я на «роллс-ройсе». А еще у меня есть яхта. А отдыхать я предпочитаю в Вест-Индии.
— Обалдеть! — вскричала Фиона. — Именно такого мужчину я мечтаю встретить! Я теперь я расскажу о себе — мне девятнадцать лет, рост — пять футов четыре дюйма, объем бюста — тридцать восемь дюймов. Я голубоглазая блондинка, у меня чистая кожа, здоровые белые зубы и дивной красоты загар.
Меллор был так увлечен беседой, что не слышал, как в дом забрался Адольф Крамер, не слышал, как адепт пролетарской революции крался по лестнице на второй этаж, в комнату, где буржуй баловался грязным телефонным разговором. Адольф чуть не уписался со смеху, когда до него доперло, что экономист увлеченно судачит с какой-то прошмандовкой по телефону говорливых блядей. Он постарался не выражать свое веселье звуками и незаметно подобрался к дивану, на котором развалился жирный выродок правящих классов.
— Ты когда-нибудь одевалась в платье французской горничной? — поинтересовался Меллор.
Эти слова оказались для ублюдка последними, потому что Адольф отнял у него трубку и обернул провод вокруг бухгалтерской шеи. Крамер затянул импровизированную удавку. Из пятнисто-розовой физиономия Меллора сделалась темно-красной. Адольф не ослаблял хватку, пока этот мешок говна не обмяк. Затем молодой анархист обратился к девушке на другом конце линии.
