Для подавления волнений в Брикстонской тюрьме были срочно вызваны войска. Подразделения появились в то время, когда Майк Армилус собирал свои силы у подножия Брикстонских холмов. Марширующие на тюрьму нигилисты не ожидали встретить вооруженных пулеметами солдат. Они бы справились с вертухаями, но против серьезно вооруженной армейской части у нигилистов шансов не было никаких. Майк Армилус и Сортирный Рулон Бэйтс находились во главе колонны, в результате чего и стали первыми жертвами пуль. Десятки нигилистов были убиты солдатам, а те, кто умудрился избежать огня, развернулись и бежали.
Почувствовав вкус пороха, войска маршем вошли в тюрьму и перестреляли всех заключенных, включая тех, кто был надежно заперт в своих камерах. Быстрый Ник Картер был одним из тех, кого казнили без суда. И хотя правительство не могло не начать неизбежного расследования всех этих смертей, армию по секрету заверили, что против нее никаких обвинений выдвинуто не будет. Премьер-министр был доволен тем, что его правительство избавилось от судебных издержек, как на процесс Быстрого Ника, так и на процессы других негодяев.
Эпилог
Стив Драммонд потел в свете телевизионных юпитеров. Тем не менее, ему с успехом удавалось скрыть свою нервозность за маской открытой агрессии. Это было его первое появление в ток-шоу на общенациональном канале, которое гарантировало ему рост продаж только что выпущенной крупным издательством книги о Классовой Справедливости. У Саймона О`Хары была легкая рука, он не задавал никаких сложных политических вопросов, он просто хотел сделать интервью из сплошного юмора и сенсаций.
– Скажи мне, – вопрошал О`Хара, – что ты думаешь о людях, которые учинили беспорядки в Брикстоне в прошлом году?
– Они – герои рабочего класса, вот как! – Драммонд бессовестно констатировал то, что и так было совершенно очевидно.
– А что там насчет Тины Лиа, той женщины, которую полиция ищет в связи с убийством инспектора Джеймса Ньюмана?
– Она мой личный друг, вот как! – Стив нагло врал, потому что ему уже не было суждено с ней больше и словом обмолвиться; с девушкой они крепко разругались.
– Ты знаешь, где она сейчас находится? – настаивал О`Хара.
– Нет! – категорично ответил Драммонд. – Даже если бы и знал, то все равно не сказал. Я знаю, что твой брат работает в Скотланд-Ярде. Его имя стоит в списках Классной Справедливости в числе тех, кого необходимо уничтожить.
После этого он ответил еще на несколько вопросов, и шоу закончилось. Стив направился в сортир. Он ссал в писсуар и лицо его расплывалось в широкой улыбке. Его дела были в порядке, в его заново построенной организации было уже двенадцать членов. Официально он взял на себя ответственность за целый ряд убийств и беспорядков, к которым, как прекрасно знала полиция, Классовая Справедливость никакого отношения не имела. И хотя на улицах организацию Драммонда мало кто воспринимал всерьез, пресса о ней писала много, как и о книге Стива, а по понятиям Драммонда именно это и имело значение.
– Ты был просто супер! – прогремел Саймон О`Хара, мелкими шажками пересек туалет, после чего потрогал пальцем яйца Драммонда. – Дай-ка я у тебя отсосу.
– Ладно, – прорычал анархист, – только по быстрому!
Пока ведущий ток-шоу сосал его член, Стив решил в будущем перейти на голубой секс. Засунуть хуй в рот какого-нибудь чувака легко, в то время как все попытки трахнуть Патрицию Гуд закончились полной катастрофой. И как только Драммонд это решение принял, он осознал, что у него никогда с женщинами особой удачи не было. И тогда Стив поклялся, что, начиная с этого момента, он будет концентрироваться на том, что у него получается лучше всего – снимать парней и изображать бунтаря перед средствами массовой информации!
Алексей Цветков
Социяльный динамит
Послесловие к книге Стюарта Хоума «Минет»
Благодарные читатели Хоума хранятся в России как неразорвавшиеся снаряды в квартирах с разными номерами, на улицах с разными именами, в разных городах. Они таятся как вирусы между пластин информационной чешуи, покрывающей безграничное тело системы, отягощенной капиталом вместо живого инстинкта. Они растут в гниющем рту общества как зубы мудрости. Они ждут пароля, который однажды услышат все, но поймут только те, кто всегда был готов «вопреки контексту». А пока они ждут хотя бы «Минет» на русском языке.
Улицы, на которых вот уже двести лет живут рабочие, превращаются в реки огня, их бывшие жители занимают храмы, виллы и дворцы администрации – кислотный трип анархиста в одиночной камере перед смертью стряхивающего с пальцев молнии, изменяющие психогеографию столицы. С домами, стены которых построены из жеванного хлеба, склеенного завистливой слюной целых поколений, покончено навсегда. Ни у меня, ни у моих знакомых, знакомых с лизергином и разделяющих левую утопию, никогда не было видений подобного содержания. Дело тут, наверное, не в качестве английской кислоты, но в обстоятельствах ее приема. Быть свидетелем воплощенной утопии по собственному хотению невозможно. Точнее, это означает смерть. Утопия это душа коллективных, а не индивидуальных тел. Об этой невозможности и не только в этой книге сообщает нам Стюарт Хоум.
Роман оправдывает название. В книге действительно много сосут. Полицейские у скинхедов и наоборот, восторженный студент дегустирует урину анархистского вожака на фоне пиршества разрушения лондонского Сити, журналист берет у радикала в сортире телецентра, неоязычник в другом сортире облизывает болт копа, а расистская активистка полирует мускул тюремного надзирателя, подвергая его «оральному допросу». Портрет же идеального патриота вообще прост до гениальности, он любит в жизни две вещи: свою родину и чей-нибудь хуй. Однако если предположить, что основные персонажи Хоума читали его роман, каждый из них уверенно заявит: в книге отсутствует, опущен, не отражен главный отсос – когда государство публично делает всем нынешним тедди-бойз самых немыслимых идеологических оттенков или наоборот, когда непримиримые, руководствуясь своей гаражной гражданственностью, хором берут у полиции и администрации – ответ зависит от того, к кому именно, мы, собственно, обратимся – среди вариантов возможен и триумфальный отсос интернационала инородцев у воскресших ариев и кунилингус, устроенный освобожденным женщинам антиполом, именуемым «мужчинами».
Это заимствованное европейцами с востока гаремное развлечение, за которое в некоторых южных штатах США до сих пор можно схлопотать небольшой тюремный срок, отлично подходит Хоуму как метафора чистой власти, как момент проявления силы или авторитета в ситуации, где все формальные знаки этих понятий безнадежно дискредитированы шоу-обществом.
Впрочем, уличный язык, как русский, так и английский, давно расширил значение глагола «отсасывать», придав ему политический, финансовый и военный смысл. Заслуга Хоума здесь только в том, что он переносит элементы уличной речи в пространство так называемой «литературы».
В эпоху, когда читающие юноши и девушки вполне всерьез увлекаются Иэном Макьюеном и Питером Акройдом, а независимость в литературе ассоциируется у газированного телевидением поколения с фамилией Уэлша, т.е. в крайне реакционную эпоху, в межреволюционный период, слава Аллаху, подходящий к концу, неизбежны упреки в адрес Хоума: типа это не литература, а pulp, нету стиля с одной стороны и убедительности с другой.
