Как-то днем он повез вас с матерью на пикник. Вы отъехали на двадцать миль в сторону гор, окна машины были полностью открыты, давая доступ потокам свежего воздуха. Время от времени отцу приходилось останавливаться, чтобы дать радиатору остыть. В первый раз, когда он снял с него крышку, ты увидел, как кипяток выстрелил в воздух. Ты подумал, что это очень весело.
— У нас снова будет фонтан? — всякий раз с надеждой спрашивал ты машину, когда она останавливалась. Тебе было три года, и ты еще верил, что она ответит тебе.
Наконец отец свернул на узкую проселочную дорогу, по которой проехал вверх по холму около мили, пока не затормозил перед заброшенной фермой. Машина остановилась во дворе, и вы втроем выбрались из нее.
Здесь было еще жарче — ни дуновения ветерка. Выщербленные стены покинутых строений, казалось, сами дышали зноем. По двору были разбросаны разбитые кирпичи и булыжники, точно маленькие скалы, заросшие сорняками и высокой травой. В углу ржавел старый комбайн, краска облетала с него от легкого твоего прикосновения; вокруг в траве валялось несколько молочных бидонов. Окна и двери дома были выбиты, и ты удивился, увидев мелких птичек, залетающих в дом и вылетающих из него. Одна из них даже села на оконную раму и защебетала.
— Теперь это ее дом, — сказал ты родителям, потому что, когда ты приблизился к птице, она залетела в комнату и, усевшись на каминную полку, стала смотреть на тебя.
В коровнике было прохладно; там стоял запах сена, а через маленькие дырочки в кровле виднелись солнце и небо. Впрочем, через несколько минут ты поежился. Неожиданно тебе стало холодно, и ты решил вернуться во двор.
Сначала ты подумал, что крах и разрушение фермы произошли одновременно. Ты представил себе, как однажды фермер в приступе ужасного гнева разбивает все окна, срывает двери с петель; ты вообразил, как он, широко расставив ноги, стоит на крыше, сдирает черепицу и швыряет ее вниз на камни. На самом деле ты даже испугался, что он вдруг появится и обвинит во всех этих разрушениях тебя и твоих родителей.
Ты уже возвращался, когда заметил на земле рядом с выходом из коровника какой-то большой предмет. Что-то вроде умывальника, но величиной почти с ванну. Вода в ней была грязная, с зеленоватой пленкой наверху. Хотя тебе и страшно было наклоняться над этой ванной, приближаться к зеленой тине, ты все же дотянулся до крана. Вентиль оказался очень тугим.
Как ты ни старался, он не проворачивался. Сосредоточив все силы, ты взялся за него обеими руками и расставил ноги. Ты уже слышал, как тебя зовут, но не сдавался и продолжал налегать. Стоя здесь, у этой высокогорной фермы, ты видел почти всю долину — был ясный летний день. Ты закрыл глаза, чтобы сделать еще одно усилие.
И неожиданно кран поддался. Вода хлынула в полную силу, обрызгав тебя. От сильного испуга ты отпрянул назад — прямо на отца.
— Почему ты не идешь, когда тебя зовут? — сердито сказал отец, беря тебя за плечо. — С чем это ты играешь?
— Я… — начал ты.
Увы, он уже закрыл кран и отвернулся. Тоненькая струйка все же осталась, ты попытался привлечь к ней его внимание, но отец не заметил.
— Вечно тебе надо везде лезть, — угрюмо произнес он. — Тебя звала мать. Пошли, у нас ведь пикник.
Мать стояла в проломе каменного забора, опустив к ногам корзину для пикника, и ветер раздувал ее летнее платье. Она махала рукой, подзывая вас. Сейчас ее нет, как и отца, но тогда, тридцать лет назад, они были с тобой во дворе той фермы. Вы шли через поля, отец — слева от тебя, мать — справа. Ты держал их за руки, изо всех сил стараясь не отставать: три твоих шага на один отцовский и два — на один материнский.
После недолгой прогулки пешком вы остановились на склоне холма, расстелили на траве коврик. Мать распаковывала корзину, доставая сандвичи, термос с чаем, лимонад, немного фруктов, пока отец курил сигарету. С холма было видно шоссе, и через несколько минут ты спросил, можно ли пойти поиграть с машинкой и фургончиком там, внизу, на стоянке.
Мать засмеялась и стала говорить, что они не игрушечные, а большие и настоящие. Ты не поверил ей — ты ведь ясно видел, что они не больше ноготка на твоем пальце.
Неожиданно ты вскочил и бросился вниз по склону холма.
Они кричали, чтобы ты вернулся, чтобы смотрел по сторонам. Даже сейчас, через тридцать лет, ты иногда чувствуешь, как отец, спотыкаясь, бежит за тобой, пытаясь догнать. А ты бежишь все быстрее.
Машина и фургон уже не так далеко — и тебе не терпится с ними поиграть. Машинка синяя, а фургончик белый, у него подножка перед дверью. Ты бежишь к ним, раскинув руки.
Вот ты добегаешь до ровной площадки, ты всего в нескольких ярдах, когда в одно мгновение машина и фургон становятся полноразмерными.
В изумлении ты останавливаешься. Отходишь на несколько ярдов назад, потом немного вперед — медленнее.
И опять они меняются в размере. Женщина с ведром выходит из фургона и, увидев тебя, спрашивает, не нужно ли тебе помочь.
Ты пристально смотришь на нее, потом отступаешь, пока все снова не становится маленьким. Делаешь небольшую паузу перед тем, как начать сближение. Затем опять отступаешь. Вперед, назад, ты продолжаешь менять эту критическую дистанцию, и когда появляется отец, ты уже почти в слезах.
Сначала он подходит к женщине и некоторое время разговаривает с ней; они смотрят на тебя и смеются. Потом он берет тебя за руку и ведет вверх по склону холма.
Ты оглядываешься еще всего один раз — все опять маленькое. Пикник; ты сидишь на коврике, лимонад в одной руке, сандвич — в другой, смотришь на стоянку и пытаешься понять, что же произошло.
Ты ел и пил без всякого удовольствия, глядя прямо перед собой. Тем временем мать начала что-то долго объяснять, а ты, хотя и не понимал смысл, как заклинание повторял про себя слова, которые она произносила.
— Предметы, далекие от тебя, кажутся меньше, но на самом деле они все время одинакового размера, — говорила она тебе. — Как та ферма, на которой ты был. Смотри.
И она показала вверх на холм.
Ты повернулся, зная заранее, что сейчас увидишь. Ты ведь обошел весь двор, постоял в сарае и коровнике; ты так и не смог забраться внутрь через разбитое окно кухни — и все же теперь ты издалека видел всю ферму, такую же маленькую, как машина и фургон внизу.
— Если я отойду отсюда, я стану меньше? — спросил ты.
Отец прикурил еще одну сигарету и сказал, что ты глупый.
— Стану? — снова с тревогой спросил ты.
— Нет, конечно, нет, — ответила мать.
Однако вот она стала, та ферма, которую ты исследовал, там, где ты открыл кран: большой дом, сараи, комбайн, большой двор — теперь они стали игрушечными. Из крана все еще текло, ты ведь помнишь… Ты вдруг почувствовал себя очень одиноко и грустно. Пикник продолжался, и, когда воспоминание о твоем разочаровании становилось нестерпимым, ты повторял объяснение матери, про себя, как заговор:
