— Не можешь говорить?
Не мог. У меня на полу в гостиной моя девушка, связанная, с заклеенным ртом и глазами.
— Именно. Итак, что с ним? Служащие обеспокоены, это отвлекает.
— Хочешь, чтобы я проболтался? — Он рассмеялся. — Подставляешь?
— У нас возникла проблема, и я попросил вас о помощи. Мне нужно знать, в каком состоянии эта проблема сейчас.
— Никакой проблемы нет. Ты вызвал нас, чтобы мы ее решили, и мы решили.
— Господи… — У меня пересохло во рту. Я держал Багги за руку. Я помог ему сесть в машину. — Но не так же. Вы шутите.
— Перестань, парень. — Он уже не жевал. Дверь закрылась, и телевизор умолк. — Не обманывай себя. Что, по-твоему, мы собирались сделать? Что, по-твоему, происходит, когда ты вызываешь экстренную помощь? Проблема поет. Поет громко. Ты слышишь?
Я слышал.
— Скажи, что слышишь.
— Да.
— Наш недавний эпизод. Мне ведь не нужно ни о чем беспокоиться, а?
— Нет. Все рассосалось. Я всего лишь хотел подстегнуть ваше творческое воображение.
— Ценю, — сказал он. — Ты делаешь отличную работу. Надо бы почаще тебе это говорить.
— Да. Спасибо.
— И перестань беспокоиться. Ты все правильно сделал. И я уверен, что всегда будешь делать все правильно. Время. — Уайт повесил трубку.
Я отставил телефон. На лице и шее у тебя проступили синие вены. В какой-то момент мне показалось, что они вот-вот лопнут. Ты тяжело дышала через нос, и я впервые за несколько часов почувствовал, как бьется мое собственное сердце. Я снял пленку с губ и поцеловал тебя. Ты громко всхлипнула.
— Я люблю тебя, Светлячок. Для меня ты — центр вселенной. И я не позволю, чтобы с тобой что-то случилось.
Глава 19
Хойл желал иметь скин, и его желание решало все. Уайт хотел объяснений, потому что беспокоился о собственной заднице. Он хотел знать, из чего это делается, кем и как. Ты занимаешься экспериментами, говорил Уайт, так почему же кто-то сделал то, чего нет у нас? Хойл дал указание: достать. В случае неисполнения нам с Отто грозило стать кормом для рыб, а потом, в переваренном виде, попасть на стол в придорожной забегаловке, оставив голые скелеты в фобах из мелкой металлической сетки.
Новости по-прежнему сотрясали воздух, подогревая страхи среднего класса, и я, так же как Хойл и Уайт, знал, что на каждого свалившегося замертво или бьющегося в конвульсиях в палате интенсивной терапии приходится пять сотен живых и здоровых, готовых отдать от пяти до двадцати баксов за дозу.
— Ты ведь лучший, верно? — то и дело дергал меня Уайт. Задавая вопросы, он сам же не давал ответить.
— Что вы имеете в виду? Знал ли я о появлении чего-то такого? Или хотите спросить, могу ли я все забросить, чтобы найти эту дрянь и помочь вам открутиться от Хойла?
— Я хочу, чтобы ты позвонил мне через пять дней и сказал, что знаешь, что это за штука и как ее делают.
— Ничего такого я вам не скажу. Для начала мне нужен образец, чтобы выделить активный ингредиент или ингредиенты и выяснить, могу ли я их идентифицировать. Если да — а это очень большое если, — остается еще вопрос, в состоянии ли я их синтезировать.
— Так тебе еще нужно достать образец?
— Вы что, шутите? Хотите сказать, у вас даже этого нет?
— А мне-то он зачем?
— Вообще-то я надеялся — понимаю, это глупо, — что вы, может быть, уже позаботились о том, чтобы раздобыть хотя бы парочку доз того, о чем кричат все газеты и что вы сами вознамерились производить.
— Позвони, когда у тебя что-то будет. — Уайт повесил трубку.
Плоды трудов моих были рядом, под рукой, но я не желал иметь с ними ничего общего, как и они не желали иметь ничего общего со мной. Клуб помещался в здании бывшего склада, и громила-охранник в наушниках и с планшетом в руке встретил меня весьма недружелюбно.
— Приглашенные направо, остальные налево.
Совать ему деньги явно не имело смысла. Я был старше большинства посетителей и не мог похвастать ни английской булавкой в носу, ни гвоздиком в языке, ни плеером на шее. Простецкий прикид выдавал во мне копа, но смеяться почему-то не хотелось. Стоять в очереди обойденных приглашением можно всю ночь — суровые парни пропускали исключительно гогочущих девчонок и подросткового вида актеров.
Я дал денег какой-то сосущей леденец девице с косичками и звонкими браслетами, чтобы она согласилась сыграть роль моей подружки.
— Как тебя зовут? — спросил я.
Она сказала, и имя сразу же вылетело у меня из головы.
— А ты коп, да?
Мой ответ ничего не менял. Для смеху было бы неплохо сказать да, но я не хотел становиться центром всеобщего внимания.
— Нет, просто не такой стильный, как все остальные.
Получилось неубедительно, тем не менее, следуя духу глобального единения и неприятия истеблишмента, девица приняла три сотни долларов в обмен на право повисеть у меня на руке, похлопать ресницами перед охранником и протащить меня за собой.
Музыка оглушала, от громыхания сабвуферов к горлу подступила тошнота. Развешенные по всему складу динамики, огоньки над баром, пульсирующие стробы и нагоняющие туман распылители — электричества было так много, что у меня закололо в мозгу. Я слышал его, чувствовал его, ощущал его вкус на языке, как будто облизывал девяти-вольтовую батарейку. И еще жутко хотелось пить.
Битый час я слонялся возле бара, с каждой минутой навлекая на себя все больше подозрительных взглядов и пытаясь наметить пути подхода. В лаборатории из-под моих рук вышли тысячи таблеток, но как они распространяются, я не имел ни малейшего представления. Все могло кончиться покупкой дозы у какого-нибудь толкача, представляющего низшее звено той же цепочки, на которую работал и я сам. Спасение пришло в обличье невзрачного вида парнишки, без лишних обиняков спросившего, нет ли у меня экстази.
— Извини, приятель, сам ищу.
Пользуясь случаем, я поинтересовался, не знает ли он, у кого можно разжиться крэдлом. Парень рассмеялся. То ли это означало нет, то ли я ошибся с названием, то ли просто не внушал доверия. То ли все шло совсем просто, то ли не шло никак. Те, кто не считал меня копом, видели во мне простака, которого ничего не стоит облапошить. Получалось, я сильно заблуждался, полагая, что увижу плоды своего труда. Улов ограничивался рассыпающимися, плохо отпрессованными таблетками неопределенного цвета, оставлявшими пятна на ладони. Кроша их ногтем, я ощущал запах шафрана или лактозы, а порой того и другого одновременно. Все говорили, да, приятель, я знаю, что ты ищешь, но на поверку выходило, что никто ничего не знал. Все принимали меня за простофилю. В баре какая-то девица с хромированной штучкой в языке и растекшимися от наркотиков зрачками прижалась к моему плечу.
