Ну ладно. Сейчас я что-нибудь придумаю. Я поправляю свой галстук-бабочку, который синий. Надо что-то придумать. Причем выступить в лучшем виде. А что еще остается? Я постараюсь сделать все как надо. Очень постараюсь. Я говорю:
— Звездочка хочет стать актрисой. Играть в театре всякие женские роли в красивых костюмах. Произносить речи и все такое. Ну, после ужина. — Я пожимаю плечами. Не знаю, что еще сказать.
— Великолепно. — Папа Коробка говорит: — А вы, Ствол?
— Ну... — Я улыбаюсь и поправляю свой галстук-бабочку. Он похож на цветок. На пышный синий весенний цветок. Сейчас весна. — Ну... — говорю. — И я тоже.
— Ага. — Папа Коробка улыбается. Он очень крупный мужчина. Большой-пребольшой. — Игры с переодеваниями, мужчины на женских ролях. Театр на этом всегда и стоял. Ну а ты, Коробок? Расскажи нам о своих стремлениях, чтобы уже завершить эту тему.
Коробок молчит, не говорит ничего. Смотрит на динозавров из свеклы у себя на тарелке.
— Папа, ты же все знаешь.
— Ты хочешь открыть свой собственный концептуальный театр.
— Ну вот, ты и сам знаешь. — Коробок говорит: — И зачем спрашиваешь, если знаешь?
— Я просто надеялся, что ты, может быть, передумал.
— Папа. — Коробок говорит: — Если я брошу школу...
— Через три года. Когда получишь диплом. Тогда можешь делать, что хочешь.
— Если я брошу ее сейчас...
Папа Коробка хмурится.
— Через три года, когда ты получишь диплом, у тебя будет место в Новом Викторианском.
Коробок поправляет свой галстук-бабочку.
— Папа, я знаю, что делаю.
— Ничего ты не знаешь и ничего ты не делаешь. — Папа Коробка говорит: — Вот где этот твой театр? Где это хваленое новое шоу? Почему я его не видел?
— У нас нет времени. — Коробок говорит: — Вот если бы я бросил школу...
Они ругаются, спорят.
— Если бы я бросил школу...
— Если ты бросишь школу, ты ничего не добьешься в жизни.
— Я создам что-то новое, что-то свое.
— Ты ничего не создашь. Что-то не делается из ничего, Коробок. Всегда нужна база. — Папа Коробка говорит: — Тебе нужно образование.
— А когда ты чернокожий — это как вообще? В смысле, как ощущения?
Папа Коробка смотрит на меня и говорит:
— Что?
Я пожимаю плечами.
Папа Коробка говорит:
— Что ты сказал, Ствол?
Я пожимаю плечами.
— Ничего, — говорю. — Просто спросил.
Папа Коробка смотрит на меня странно. Одна половина его лица улыбается, а другая совсем даже не улыбается.
— Как ощущения, когда ты черный? Я что-то не понимаю, о чем ты.
Все смотрят на меня. Мой галстук-бабочка вянет и умирает. Ну, как цветок, который завял и умер.
— Да не знаю. Я просто хотел сменить тему.
Папа Коробка говорит:
— А мы не хотим менять тему.
Коробок говорит:
— Нет, папа. Хотим.
Папа Коробка смотрит на меня. Качает головой. Одна половина его лица улыбается, а другая совсем даже нет.
— Говоришь, чернокожий. А при чем тут цвет кожи?
Я говорю:
— Я совсем не хотел вас обидеть. Я спросил чисто из любопытства. Просто я никогда не был черным. И мне интересно, как это бывает.
— А, понятно. — Папа Коробка говорит: — Это ваши актерские приемы. Как вжиться в роль и все прочее.
— Нет, — говорю. — Просто мне интересно, как это, если ты черный. В смысле, вообще.
Папа Коробка качает головой и говорит:
— Да точно так же, как если ты белый. Что за болезненный интерес к цвету кожи? Мы здесь вообще не о том говорим. Да, Коробок?
Коробок качает головой.
— Да, — говорю. — Вы говорили про театр.
Папа Коробка улыбается и говорит:
— Правильно. — Он улыбается и говорит. — А вот скажи мне, Ствол, если бы мы не говорили о театре, о чем бы мы говорили, по-твоему?
— О том, как это бывает, когда ты черный.
Папа Коробка качает головой. Трет рукой шею. Она, наверное, болит, потому что он часто качает головой. Он смотрит на Коробка и говорит:
— Он, кажется, не понимает. Ствол, ты должен понять, что для нас это вообще никакая не тема для разговора.
— Для меня тоже, — говорю. — Если кто-то вдруг черный, я отношусь к этому очень даже нормально. Да, Звездочка?
Звездочка быстро кивает.
— Мы любим черных, — говорю.
Звездочка не говорит ничего. Просто кивает.
Папа Коробка говорит:
— Нам не нужно, чтобы нас любили только из-за цвета кожи.
Я говорю:
— Мы любим вас, потому что вы черные, и вовсе не потому.
Звездочка кивает. Ее оранжевая шляпка ходит вверх- вниз.
— Правда, Звездочка? — говорю. — Это круто, если черный. Так же круто, как если ты гомосек. Нет, правда.
Папа Коробка говорит:
— Кто?
— Гомосек, — говорю. — Ну, гей.
Далек кусает губу. Ему смешно. Но он пытается не рассмеяться.
Папа Коробка кладет вилку на стол. Похоже, ему надоело. Есть свеклу. Которая в форме малиновых динозавров.
— Да, Коробок, если у вас все такие... там у вас в театральной школе... тогда ты, наверное, прав, и тебе надо оттуда уйти.
Коробок улыбается и говорит:
— Да, у нас все такие.
— Может, нам стоит подумать о том, чтобы ты перевелся в другую школу.
— Да школы все одинаковые.
— Ты не прав, Коробок. Одни школы лучше, другие — хуже.
— Наша школа — одна из лучших. И теперь ты понимаешь, почему я не могу там учиться. Чем скорее я оттуда уйду...
Папа Коробка хмурится. Он кладет руки на стол. У него очень большие руки. Большие и черные. Сразу видно, что, если они за что схватятся, эти руки, они уже этого не упустят. Папа Коробка говорит:
— Ты уверен, что эти двое учатся с тобой в Пиккадилли?
Я улыбаюсь.
Звездочка сидит, запустив руку под юбку.
— Только если они не какие-нибудь самозванцы. — Коробок смеется и говорит: — Папа, как ты не понимаешь, сейчас все самое лучшее рождается из андеграунда. Времена изменились. Сейчас все по-другому. Не так, как было, когда ты учился.
Звездочка поднимает руку. Рука вся в крови.
