— Джим, у тебя нету крыльев, — говорю я, забираясь к нему на спину.
Карен хихикает.
— Есть. Такие серебряные, как у ангела. Крылья действительно есть. Вот, торчат из боков.
— А на арфе ты, случаем, не играешь? — интересуюсь я в шутку.
Крылатый жираф взмывает в небо. Я обнимаю Карен за талию, как будто мы едем на мотоцикле. Как будто Джим — мотоцикл, Карен — мотоциклист, а я сижу сзади.
— Ура! — кричит Карен.
— Да, — кричу я с не меньшим восторгом. — Ура!
Мы поднимаемся к самому небу, за облака. Земли больше не видно. Жираф-призрак машет своими ангельскими…
— Джим, они же пластмассовые, — говорю я, отцепляя крылья. — Где ты их взял?
— Стибрил у одной девушки. Она возвращалась домой с вечеринки, заряженная кокаином по самое не балуй.
— По что?
— По самое не балуй. Кокаином.
— И ты этим воспользовался и украл у нее ангельские крылья. Да, в мире, похоже, уже не осталось невинности и чистоты.
Как бы в подтверждение моей мысли Карен хлопает в ладоши и говорит:
— А давайте слетаем к морю. Джим, пожалуйста.
Джим качает головой.
— Я не взял с собой плавки.
— А их вообще выпускают такого размера? Да и зачем тебе плавки? Ты же всегда ходишь голым.
— А вдруг мне захочется искупаться.
— И чего?
Он отвечает не сразу, потому что ему надо сосредоточиться на полете.
— Если я плаваю голым, у меня яйца качаются на воде и пугают детей.
— Что, кстати, неудивительно.
— И еще эти… — он наклоняет голову, чтобы не врезаться в низко летящий воздушный шар на горячем воздухе, — …медузы. А вдруг меня обожжет медуза? Влепится прямо в головку члена.
— И поделом, — говорю я.
Так, за дружески-добродушным взаимным подкалыванием, и проходит полет. Каждые две-три минуты Карен спрашивает у Джима, скоро ли мы прилетим, а Джим оборачивается к ней и смеется. Чистым, радостным смехом. Вот так посмотришь на них и никогда не подумаешь, что еще минут двадцать назад его язык был у нее в рабочем органе.
Облака раздвигаются, словно белые занавески, и там, за ними, — безбрежная синева. Только это не небо, а море. Джим спускается вниз, постепенно набирая скорость, и приземляется с глухим стуком на пустынную набережную.
— Давайте поищем, где у них тут продают мороженое, — говорю я, спрыгивая со спины Джима и подавая руку Карен. — Хотите мороженое?
Джим облизывается, но Карен молчит. И вид у нее удрученный.
— Карен, ты чего?
— Если я вернусь в «Пендель», мистер Бинго меня побьет.
— Так и не надо тебе никуда возвращаться. Оставайся здесь. Ты же хотела на море. Найдешь себе работу. Мы тебе поможем. Да, Джим?
— Но я хочу вернуться.
— Почему?
— Если я вернусь, мистер Бинго меня побьет.
Я морщусь и спрашиваю:
— Тебе что, нравится, когда тебя бьют?
Карен кивает.
— Тогда чего же мы ждем? Джим, надо быстрей везти Карен обратно в «Пендель».
— Быстрее не надо, — говорит Карен, взбираясь обратно на спину жирафа-призрака. — Может быть, если мы припозднимся, мистер Бинго стукнет меня столом.
— Хорошо, только я должен это увидеть. Спек, ты с нами?
На пляже почти никого. Но один человек все-таки есть. Женщина. Лежит на спине. Она в темных очках, но жену я узнаю всегда.
— Джим, вы летите, а я задержусь. Мне нужно кое-что сделать.
— Спек, — говорит Джим, проследив за направлением моего взгляда, — это там не твоя ли супруга?
Я киваю.
— Вот и трахни ее как положено.
— Именно это я и имел в виду, когда говорил, что мне нужно кое-что сделать.
— Заправь ей сзади, а потом вынь и спусти ей на задницу.
— Спасибо, Джим, за совет. Но истинной любви хореограф не нужен.
— Только не торопись ей вставлять. Пока она вся не намокнет.
— Джим, я тебя очень прошу, не нервируй меня. Я и так весь на нервах.
— Ты успокойся, не нервничай. Это всего лишь секс. Можно подумать, ты раньше ничем таким не занимался.
— До свидания, Джим.
— До свидания, Спек. И удачи.
Дождавшись, пока жираф-призрак и проститутка-извращенка не исчезнут из виду, я спускаюсь на пляж, к жене. Идти не то чтобы далеко, но и не то чтобы близко. Минуты две-три. Когда моя тень падает на ее коричневый купальник-бикини, она поднимает очки на лоб, смотрит на меня, моргает и говорит:
— Скотт.
— Воздержанья. Я думал, ты к маме поехала.
— Я и поехала. А маме вдруг захотелось поехать к морю, и мы поехали к морю.
— А где мама?
— В отеле. Вчера мы ходили в кабаре. Она увидела, как пляшут девочки, и вновь ощутила себя молодой, и пошла танцевать, и упала.
— Воздержанья, — говорю я, подавив свою гордость, — давай займемся любовью. Прямо сейчас. Здесь, на пляже. — Я смотрю по сторонам, нет ли кого-то поблизости. Никого нет. — Ты не против заняться со мной любовью? Здесь. На пляже.
— Может быть, — говорит Воздержанья, пошевелив пальцами ног. — То есть да.
Я расстегиваю брюки. Брюки падают на песок. Я жду, что жена рассмеется, но она не смеется. Тогда я снимаю трусы, то есть боксерские шорты, потому что других трусов я не ношу. Брюки и шорты я кладу рядом с ботинками и носками, где уже лежат свитер с футболкой. И вот он я, голый, и бледный, и слегка волосатый посередине.
Воздержанья садится и улыбается.
— Мой рыцарь, — говорит она, и я не совсем уверен, к кому из нас двоих она обращается, ко мне или к моему пенису, а потом она наклоняется и берет его в рот.
Носорог Какашкин
Гарри всегда был моим начальником. С самого первого дня, как я только пришел на телевидение. Именно Гарри запустил сериал, который стал главным хитом десятилетия на НФ-канале, «Космонавта в космосе». Моя идея. В глазах Гарри Дельца я всегда прав, просто по определению.
Я прохожу через большой общий офис к своему столу, здороваюсь со своей секретаршей, миссис Уныньей, ставлю сумку под стол и включаю компьютер. Едва я сажусь, подходит Гарри в серебристом костюме, призванном привлекать внимание. Сквозь его серебристую прозрачную рубашку просвечивает волосатый живот. Сегодня «вольный понедельник», дресс-код соблюдать не обязательно, и поэтому Гарри без галстука.
— Ну что, тебя можно поздравить? — говорит он, роняя мне на стол пластиковую папку.
