Я не стояла на месте, а старалась вырваться изо всех сил, и
вырвалась бы безусловно, если бы не леопардовый костюм. Я не хотела его порвать
и потому была вынуждена проявлять изобретательность, вместе с тем мои обидчицы
с трудом могли бы пересчитать количество тумаков, которыми я их щедро
награждала. Они же, вцепившись в меня, такую возможность утратили, но и у меня
были свои неудобства: я не могла повлиять на разговор Фрола Прокофьевича и
Полины, а лишь слышала её отдалённый голос.
— Я на коленях тебя прошу: не делай этого! — отчаянно
кричала Полина.
«Значит держится мой Фрысик,» — порадовалась я.
В конце концов зарёванная Полина вернулась, меня бросили и
снова начали истошно орать.
— Зачем он тебе? Зачем? — хором интересовались жены.
— А вам зачем? — проявляла любознательность и я. — Привыкли
жить на два дома! Все! Баста! Не на ту нарвались! Я разгоню вашу свору!
— Нет, пусть он мне скажет! — взвизгнула Изабелла и
помчалась к Фролу Прокофьевичу.
Естественно я устремилась за ней, но на мне повисли Тамарка,
Полина и Татьяна. Зинаида по-прежнему нервно курила, часто сбрасывая пепел в
свою тараканью ловушку.
— Зачем она тебе?! — визжала Изабелла. — Ты что, лучше найти
не мог? Это же чучело! Позорное чучело! Тощая, как швабра!
— Я тощая?! — радостно изумилась я, уже готовая расцеловать
эту противную Изабеллу.
— Вот же сучка, — обиделась за меня Тамарка. — Что она о
себе воображает?
— Спасибо, ты настоящий друг, — прошептала я.
— Ещё бы, — усмехнулась Тамарка, не выпуская меня из своих цепких
лап, — любой дурак увидит, что ты жирная, как свинья.
Я уже изготовилась побольней пнуть Тамарку, но прибежала
Изабелла, и мне стало не до того. Начался скандал. Жены меня обступили и без
всяких оснований потребовали, чтобы я немедленно покинула эту квартиру.
Назревала потасовка. Больше всего я боялась за свою шляпу,
потому что лицу уже мало что могло повредить. Костюмчик, кстати, тоже мог
пострадать, и я не могла допустить этого. В общем, я решила перейти к
убеждениям.
— Девочки, — сказала я, — вы все неплохо в этой жизни
устроились, так чего же вам ещё не хватает? Я понимаю, что жить так очень
удобно, но побойтесь бога. Он вам не простит.
— Теперь она про бога заговорила, — с беспочвенной
брезгливостью гаркнула Зинка-пензючка.
— А ты вообще непонятно что здесь делаешь, — психанула я. —
В своём облезлом паричке! И не прикидывайся, что не знаешь!
— Чего я не знаю? — возмутилась Зинка.
— Сама знаешь чего, — уклончиво ответила я.
— Нет уж, говори, — потребовали остальные жены.
— Того, что мой Фрысик вообще тебя никогда не любил. Ты сама
ему навязалась! — на одном дыхании выпалила я, прекрасно понимая, что всем моё
высказывание понравится, а с одной Зинкой-пензючкой я прекрасно справлюсь.
Однако Зинка повела себя неожиданно. Вот не зря говорят в
народе, что в тихом омуте черти водятся. Наша тихоня Зинка проявила неслыханный
темперамент. Она схватила огромный кухонный нож и понеслась с ним к Фролу
Прокофьевичу.
— Пусть он мне скажет! — убегая, вопила она.
Я помчалась за ней. Жены уже меня не держали. Им было
интересно, чем все это закончится.
Когда я ворвалась в комнату, Фрола Прокофьевича видно не
было, зато Зинка, размахивая ножом как последний янычар, зачем-то полезла под
стол. Я поймала её за… В общем, я её поймала и без всякого труда отобрала нож.
И надавала ей затрещин, под дружное одобрение остальных жён.
Нож я положила на стол, поправила свою шляпу и тоном
победителя сказала:
— Попрошу оставить меня наедине с моим Фрысиком! — и,
приподняв скатерть, прикрикнула: — Фрысик, вылезай!
Фрол Прокофьевич вылез из-под стола и жалобно взмолился:
— Сонечка, а может ну его, может не надо?
— Что значит — ну его? Что значит — не надо? — озверела я.
Жены со злорадными улыбочками мгновенно выстроились в ряд,
знаками давая мне понять, кто здесь лишний.
— Сонечка, прости меня, очень перед тобой виноват, но пусть
лучше остаётся, как было, — ещё жалобней взмолился Фрол Прокофьевич.
Это уже было выше моих сил. То, состояние, в которое впала
я, трудно поддаётся определениям, но, думаю, его испытал на себе любой
нормальный человек, когда-либо живавший в коммунальной квартире с одним
туалетом. То есть, я буквально могла убить любого, первого, подвернувшегося под
руку.
— Не-ет, — прогремела я, — так уже оставаться не может,
потому что это уже не твоё, Фрысик, поражение! Это уже моё поражение, а к
поражениям я не привыкла!
Тамарка, знавшая меня лучше остальных, услышав это,
попятилась, я же, схватив со стола нож, кинулась сразу на всех жён.
До сих пор не пойму, как это мне удалось.
С жутким визгом они покинули комнату, а Фрол Прокофьевич
снова забился под стол.
— Вот что, милый мой Фрысик, — вытащив его оттуда, заявила
я. — Ты не на ту нарвался! Я искрошу сейчас здесь все в мелкую капусту, если ты
в моем присутствии не скажешь своим жёнам, что больше в их обществе не
нуждаешься.
— Скажу! Скажу! — замахал на меня руками Фрол Прокофьевич. —
Сонечка, я все, что хочешь скажу.
И я отправилась на кухню. Жены, должна заметить, не галдели,
а сидели в мрачной задумчивости. Некоторые даже дрожали.
— Идите, — рявкнула я — мой муж вас хочет видеть!
И они потянулись к нему гуськом.
Фрол Прокофьевич, увидев своих жён, сник, но заметив меня с
ножом в руке за их спинами, мгновенно приосанился и скороговоркой выпалил:
— Я больше не нуждаюсь в вашем обществе.
Жены переглянулись, но из комнаты не вышли.
— Пошли вон! — гаркнула я.
Фрол Прокофьевич испуганно дёрнулся и, подумав, что он
должен и это повторить, тут же промямлил:
— Пошли вон…
— Да он уже пляшет под её дудку! — зарыдала Полина и, убитая
горем, вылетела из комнаты.
Остальные жены побежали за ней.
— Держитесь, — крикнула я Фрысику и побежала добивать его
жён.
Когда я, воинственно размахивая ножом, вбежала в кухню, все
шарахнулись в разные стороны.
— Вы поняли, кто здесь хозяин? — завопила я. — Не
раздражайте меня! Тамарка знает, что было с моим первым мужем и его второй
женой, которые меня раздражали!
