— Что, разрыв сердца?
— Хуже, — сказала я. — Разрез. А может быть и прокол.
Крови-щии!
Евгений растерялся:
— Нет, правда?
— Ну конечно.
— Ты не шутишь?
— Кто этим шутит? — обиделась я.
Он заёрзал на стуле и потянулся к моим сигаретам,
окончательно забыв про свой здоровый образ жизни, которым пытал меня уже
несколько месяцев.
— Так что же там произошло? — слегка раздражаясь,
поинтересовался он. — Скажешь ты или нет?
Я глубоко задумалась.
— Вообще-то, дорогой, — ответила я после длительной паузы,
которую Евгений, к его чести, выдержал стоически, — перед тем, как расстаться,
все мы (я имею ввиду себя и жён покойного) дали друг другу клятву никому о
происшедшем не рассказывать, а я сижу и треплюсь своему мужу.
— Думаю, в их домах происходит то же самое, — заверил меня
Евгений.
— Ты что? — испугалась я. — Те мужья понятия не имеют, где
всю ночь были их жены. Многие думают, черти что!
Зря я это сказала.
— Например? — насторожился Евгений.
— Например Татьяна своему мужу наплела, что она у матери.
Изабелла поступила аналогично. Это я одна такая дура, которая выложила всю
правду разом.
— Потому, что совсем обнаглела, — возмутился Евгений. —
Потому что тебе плевать на моё мнение! Именно поэтому ты и дрожишь за свою
свободу!
Почему я дрожу за свободу из его слов было абсолютно не
ясно, но не это волновало меня. Мне стало обидно другое: жизнь моя, можно
сказать, повисла на волоске, я в одном шаге от смерти, а со стороны близких
такая чёрствость.
— Знаешь что, — выпалила я, — с того момента как был убит
Фрол Прокофьевич лично я за свою жизнь не дала бы и копейки!
Евгений (а выкрикивая обидные для меня слова, он вскочил со
своего места) где стоял, там и сел.
— Лично я за твою жизнь не дал бы и копейки ещё до убийства
Фрола Прокофьевича, — спокойно сказал он. — Потому что жизнь твоя праздна и
бездарна. Вместо того, чтобы заниматься делом, ты бегаешь по подругам и
сплетничаешь с вечера до утра, а в свободное от этого время ты самовлюбленно
разглагольствуешь перед читателями и предаёшься обжорству, которое почему-то
называешь диетой.
— Это уже оценка! — вскипела я. — И за неё ты ответишь! Если
ты такого плохого мнения обо мне, зачем тогда тянешь меня в загс?
— Хочу тебя спасти, — с чрезвычайно важностью сообщил
Евгений.
Не знаю, может где-то есть на свете чуткие заботливые люди,
не способные к несправедливым замечаниям и вредным поступкам. Не знаю, может
они и есть где-то, но мне такие почему-то ни разу не попадались. Мне,
почему-то, все время встречаются вот такие, как этот Евгений. Что он делает? Я
сообщила ему о смерти Фрола Прокофьевича, потом о возможно скорой своей
кончине, а ему хоть бы хны. Он продолжает меня пилить. И как противно он это
делает!
— Почему тебе на все наплевать? — мучительно страдая,
спросила я.
— Потому, что иначе я не выживу, — отрезал он и добавил: —
Рядом с тобой.
— Ах так!
Я вскочила со своего места и подлетела к нему.
Евгений насторожился, словно я собиралась его бить. Он вжал
голову в плечи и, якобы глядя прямо перед собой, все же опасливо косил на меня.
— Ты слышал, что Фрол Прокофьевич убит? — ставя руки в бока
спросила я.
— Слышал, — недовольно буркнул Евгений.
— Ты слышал, что и со мной скоро произойдёт то же? —
дрожащим то ли от слез, то ли от гнева голосом спросила я.
Евгений, наконец, осмелился посмотреть на меня.
— Каждый раз, когда ты возвращаешься с очередной гулянки, я
слышу истории, холодящие кровь и шевелящие волосы. Извини, но привык.
— Интересно, что ты скажешь, когда Тамарка пригласит тебя на
похороны.
— Ты же сказала, что как бы нечего хоронить, — напомнил
Евгений.
— Да, труп пропал, но когда-то же он найдётся. Я уже иду по
следу.
И я зарыдала, вернувшись на своё место.
Слава богу против этого у моего Евгения ещё не было
иммунитета. Он смягчился и спросил:
— Почему ты плачешь?
— А как мне не плакать? — воскликнула я, как тот зайчик из
сказки про лубяную избушку. — Когда у других мужья как мужья, а мой полнейший
истукан, которому все, ну буквально все по барабану.
Евгений окончательно растаял, даже погладил мою голову.
— Сонечка, ты тоже должна меня понять, — сказал он. — Ты,
порой, ведёшь себя слишком вольно, а что касается этого Фрола Прокофьевича.
Тут голос Евгения вновь обрёл металл.
— Твой Фрол Прокофьевич вот как меня достал, — уже прогремел
Евгений и провёл по горлу рукой. — Завалиться ко мне в дом и едва ли не на
глазах у меня приставать к моей жене! До сих пор жалею, что не набил ему морду!
«И уже не набьёшь,» — подумала я и хотела возразить своему
пылкому Евгению, но он уже слишком завёлся и не желал меня слушать.
— Молчи! — прогремел он. — Как могу я верить хоть чему бы то
ни было, связанному с ним, с этим негодяем? Слышал я, как он уламывал тебя! Ха!
Он хотел тебе сделать приятно! Для этого есть я! Уж он-то должен был знать! И
теперь мне сообщают, что он убит. Я всю ночь не спал, блин! Всю ночь сходил от
ревности с ума, только об этом негодяе и думал, жалел что не набил ему рожу, а
ты требуешь от меня сочувствия? Он убит? Кто убил эту скотину? С удовольствием
пожму этому парню его честную руку!
Я схватилась за сердце, закатила глаза и простонала:
— Боже, Женя, что ты говоришь? Мы же христиане!
— Говорю, что думаю. Кто убил его?
Я и глазом моргнуть не успела, как выложила Евгению
подчистую версию Зинаиды, хотя сама уже не верила ей абсолютно, но уж очень мне
хотелось знать оценку моего умного Астрова. Теперь, когда он не духе и все в
нем кипит, он не будет стесняться в выражениях, а что может быть приятней для
женщины, чем услышать ядрёную критику в адрес своей сестры.
Я выложила версию Зинки-пензючки.
— Что за чушь? — выслушав, изумился Евгений. — Ты хочешь,
чтобы я верил в этот маразм?
— Я не требую, а всего лишь рассказываю версию, которую
сочинила Зинаида, — ответила я, млея от удовольствия в предвкушении того, как
мой Евгений раскритикует эту версию в пух и прах.
Евгений минут пять смотрел на меня, а может и больше.
