— Он живой? — спросил Евгений.
— Конечно, — заверила я. — Живой по всем признакам.
— По каким признакам? Он даже не дышит!
— Это от лени. Нормальное его поведение. Этого кота можно
бросать хоть с Эфелевой башни, он и не почувствует, столько на нем жира и
шерсти. Хочешь, наступлю ему на хвост, он не издаст и звука.
— Нет, не надо, — поспешно отказался Евгений. — Но я не
понял, ты что, все эти аргументы приводишь в пользу того, что кот жив? Какие же
тогда будут в пользу его смерти?
— Никаких. Этот кот бессмертен. Если бы ты видел, что проделывает
с ним Даня, пришёл бы к такому же выводу. Бросим его здесь, а утром Даня
подберёт.
И мы ушли. Точнее, уехали, поскольку дача Тамарки за
городом. Дома я горестно обследовала своё лицо и поняла, что это плата за мою
чрезмерную гордыню. Нельзя кичиться своей красотой, когда вокруг столько
уродов. Надо быть скромней, а то сглазят.
С этой разумной мыслью я и легла спать, давая себе клятвы ни
за что не идти на день рождения Фрола Прокофьевича.
Может потому, что моя последняя мысль была о нем, он мне и
приснился.
Всю ночь мне снился Фрол Прокофьевич, причём в самом
непотребном виде. Этот достойный, всеми уважаемый человек, адвокат с приличным
именем гонялся за мной по Тамаркиной даче (только представьте) в чем мать
родила. Я тут же выяснила, что он мал и тощ, особенно некоторыми местами. Это
открытие сильно увеличивало ту скорость, с которой я убегала. И все же он меня
догнал и…
Дальше все было неожиданно мило: он признался мне в любви и
попросил у Евгения (с которым мы за малым не муж и жена) моей руки. Как ни
странно, Евгений с радостью нас благословил, и вот тут-то начался сущий ад.
Набежали его жены. Я имею ввиду бывших жён Фрола Прокофьевича. Все они были
ужасно злы, впрочем, как и в жизни, и все требовали, чтобы Фрол Прокофьевич, с
его тощими и малыми местами, бросил меня.
— Да я сама его брошу! — обиделась я и… проснулась.
Меня тряс за плечо Евгений. Он был удивлён.
— Чем ты занимаешься во сне? — спросил Евгений. — Ты издаёшь
такие знакомые звуки.
Я сочла за благо на этот вопрос не отвечать.
— Уже утро? — спросила я.
— Как видишь, — ответил Евгений. — Но я бы назвал это днём:
как никак двенадцать часов. В России это называется полдень.
И в этот миг раздался телефонный звонок. Евгений дёрнулся к
аппарату, но я успокоила его:
— Я сама возьму трубку. Это Тамарка. Будет терроризировать
меня своим днём рождения, до начала которого осталось всего два часа.
Глава 3
Но это была не Тамарка. Как ни странно, это был Фрол
Прокофьевич. Он никогда не звонил мне раньше, я даже удивилась откуда у него
мой номер, но вида не подала и обрадовалась. После такого сна он был мне уже не
чужой.
— Сонечка, поскольку вы все равно придёте на мой день
рождения, я хотел бы обратиться к вам с одной просьбой, — произнёс он хорошо
поставленным голосом.
Я испытала противоречивые чувства: с одной стороны настоящий
Фрол Прокофьевич, статный, симпатичный, одетый с иголочки, воспитанный,
образованный, эрудированный и к тому же дамский угодник, а с другой стороны
тот, из сна, с тощими местами. Но вместе с тем, у того, из сна, были со мной
отношения, а у этого, настоящего, ещё нет. И кто знает, что у него под
костюмом? Ну, уж Тамарка точно знает.
— Фрол Прокофьевич, — призналась я, — не хочу вас огорчать,
но мне не доведётся побывать на вашем дне рождения.
Моё невинное признание по непонятным причинам его ужасно
огорчило.
— Почему? — возмутился он. — Как вы можете не придти на мой
день рождения? Такого ещё не бывало. Я ужасно! Ужасно обижусь! Нет, об этом не
может быть и речи! Сейчас же наряжайтесь, я за вами заеду!
— Но если бы вы видели во что я превратилась, вы бы сами не
рекомендовали мне этого делать. Я упала с третьего этажа.
Я не лгала, потолок Тамарки был не ниже, во всяком случае
такое осталось у меня впечатление о том потолке. И я с него упала. Однако, Фрол
Прокофьевич проявил немыслимую для него чёрствость.
— Но говорить-то вы можете? — спросил он.
— Могу, — призналась я.
— Тогда я к вам еду, — и он бросил трубку.
Пулей меня вынесло из постели. Приговаривая «такой мэн,
такой мэн» я помчалась в ванную, посмотреть что можно сделать. Глянув на себя в
зеркало я похоронила желание что-либо исправлять. В таком виде можно смело идти
под пивнуху, там я буду в доску своя — такой приговор я вынесла себе и
отправилась к Евгению.
— Женя, ты меня любишь? — спросила я.
— Если ты имеешь ввиду своё лицо, то да, так ты выглядишь
гораздо добрей.
— Спасибо, дорогой, ты умеешь поддержать в трудную минуту.
Сам признался, никто за язык не тянул, следовательно сейчас пойдёшь, откроешь
дверь Фролу Прокофьевичу и скажешь, что меня нет дома.
— А где ты?
— Где угодно: в магазине, в театре, в кино, на свидании, на
встрече с читателями!
— С таким лицом? — удивился Евгений.
— Но он-то не знает.
— Но ты же только что ему сообщила.
— О, язык мой — враг мой! — застонала я.
Но долго убиваться по этому поводу мне не пришлось —
раздался звонок в дверь. Видимо, Фрол Прокофьевич находился где-то неподалёку
от моего дома. Я в отчаянии закатила глаза и знаками приказала Евгению открыть
дверь.
Врать он любил только мне, поэтому нехотя отправился в
прихожую, а я на цыпочках за ним, подслушивать. Я тут же поняла, что дело швах,
едва приложила ухо к двери. Фрол Прокофьевич был слишком настойчив. Против его
пассивной интеллигентной агрессии Евгению не устоять. Дело шло к тому, что Фрол
Прокофьевич вот-вот расположится на кухне дожидаться меня и парализует жизнь в
моей квартире, ведь туалет и ванна совсем рядом, кто знает какие возникнут у
меня потребности? Я буду страдать, а Фрол Прокофьевич попивать кофеёк.
К тому же, совершенно очевидно, что ему изрядно приспичило
со мной поговорить, раз он — вежливый и тактичный — врывается в квартиру,
несмотря на все отговорки хозяев. Значит он может ждать долго, очень долго.
Этак я потеряю день.
«Пора принимать меры!» — решила я и храбро шагнула в
прихожую.
Евгений в это время, не жалея слов, как раз расписывал Фролу
Прокофьевичу как внезапно понадобилась я своему издателю, какое важное там у
нас дело и как не скоро я приду.
