Тамарка задумалась.
— Нет, Мама, милицию не хочу. Разберёмся сами. Может она ещё
объявится.
— Объявится, как же! — изумилась я такой наивности. —
Сколько она взяла?
— Да крохи, Мама, тысяч десять или двенадцать, не стоит и
шуму поднимать.
— Двенадцать тысяч чего? Рублей или долларов?
— Долларов конечно, я же не идиотка хранить в рублях, —
обиделась Тамарка.
Я пришла в ужас и закричала:
— Только не говори этого больше никому! Двенадцать тысяч
долларов! Крохи! Почему бы тогда эти крохи не отдать мне? Почему они достались
какой-то домработнице? Чем я хуже?
— Мама, ты алчная! — возмутилась Тамарка.
— Ха! Была на свете справедливость! — тут уж прямо
взбеленилась от обиды я. — Домработница украла твои крохи, и ты слова плохого о
ней не сказала, а я, та, которая ради тебя на все готова, получает одни
оскорбления, крохи же достаются другим.
— Мама, если ты ради меня на все готова, то хоть секунду
помолчи, — взмолилась Тамарка, — я уж больше не прошу, за это время постараюсь
изложить свою позицию по этому вопросу.
— Изложить позицию? В компании своей будешь излагать
позицию! А сейчас излагать позицию буду я. Будь моя воля, издала бы закон,
карающий каждого, кто двенадцать тысяч долларов считает крохами. Кстати, кто
тебе рекомендовал эту домработницу?
— Зинаида, — добродушно призналась Тамарка. — Это
родственница какого-то её приятеля.
Я обомлела.
— Зинаида?!
— Ну да, Мама, Зинаида, а чему ты так удивляешься?
— До чего обнаглела эта убийца! — возмутилась я. — Она уже
совсем не скрывается. Скоро будет прямо с ножом в открытую и ходить. А я ещё,
глупая, пытаюсь её подловить на каких-то анализах, когда все и без анализов
ясно.
Тамарка рассердилась:
— Ты о чем, Мама? Какие анализы? Объяснишь ты мне наконец?
— Обычные анализы! — раздражаясь её бестолковостью,
закричала я. — Экспертиза! Должна же я знать, чем травили твоего кота! Сейчас только
отнесла шприц Зинке, от неё возвращаюсь.
— И что Зинка?
— Я ей шприц вручила, и она без всяких его взяла и обещала
отдать на анализ. Теперь понятно, зачем она это сделала, хотела выманить из
моих рук улику.
Услышав это, Тамарка вышла из себя.
— Мама, ты невозможная! — завопила она. — Порой мне кажется,
что ты безнадёжно глупа!
— Насчёт тебя мне это кажется уже не порой, а
систематически. Я не всю жидкость со шприцем Зинке отдала, а несколько капель
выдавила на настоящий анализ, который мне будут делать надёжные люди. Я не
такая дура, чтобы ждать от Зинки благодеяний. Вот сейчас она все бросит и
начнёт помогать мне ловить себя. Знаешь, зачем я ей шприц отдала?
— Зачем?
— Да с одной лишь целью: взглянуть на её реакцию. Зинка не
разочаровала меня и повела себя как неисправимая преступница. Она и глазом не
моргнула, когда услышала, что покушались на тебя и твоего кота, а будь она
честным человеком, так забросала бы меня вопросами. Что же делает она?
— Что?
— Берет спокойненько шприц и отправляет его в холодильник.
Станет так вести себя честный человек? Ведь шприц — улика.
— Мама, не будь наивной, — опять рассердилась Тамарка. —
Никакая шприц не улика. Завтра домработница, объявись она, скажет что и в глаза
этот шприц не видела. И будет права.
— И пусть скажет. Я с ней судиться не собираюсь, потому что
я честный человек и не надеюсь на правосудие. На правосудие рассчитывают только
преступники. У них всегда на это находятся деньги. Мне же надо лишь знать, что
в этом шприце, потому что шприц улика только для меня.
— Чего же тогда бояться Зинке? — удивилась Тамарка.
— Того, что в шприце, а там, я уверена, бешенство!
— Да почему же именно бешенство? Мама!
— Потому, что это самый надёжный способ угрохать тебя, самый
естественный. Ну подумай сама, твой кот, после чрезмерно длительного общения с
Даней, умирает от бешенства. Кого это удивит?
— Никого, — уверенно ответила Тамарка.
— А уж если ты заразишься бешенством от своего кота, это и
вовсе нормально, это само собой разумеющееся. Кстати, у тебя уже есть некоторые
признаки. Хорошо, что мы разговариваем по телефону.
— Мама, не зли меня, — попросила Тамарка. — Сказала бы
спасибо, что выслушиваю твои глупости, так она ещё и издевается.
— Тома, не издеваюсь я, а настоятельно рекомендую сегодня же
сделать и себе и коту прививку от бешенства, может ещё и не поздно.
— Мама, это глупо. Вот сейчас все брошу и начну делать
прививку коту. И, главное, почему? Откуда взялась для этого причина?
— Тома, причина есть! — пылко заверила я.
— Во-от. Только потому я должна мучать уколами своего кота,
что тебе втемяшилось в голову, будто бешенством его заразили. Да ладно уколы
коту, а то уже вопрос так стоит, что и мне. А завтра ты начнёшь агитировать
меня лечиться от СПИДа. Потому что тебе новая версия в голову придёт.
— Тома, умереть мне на этом месте, от СПИДа не буду, —
клятвенно заверила я. — Только от бешенства.
— Да почему именно от бешенства?! — уже не на шутку
распсиховалась Тамарка. — Как ты себе это мыслишь? Прийду я к врачу и попрошу:
«Сделайте мне прививку от бешенства.» А он: «Вас собака кусала?» А я: «Нет,
никто меня не кусал, но вы все же сделайте.» Сорок уколов в живот! Мама!
— Тома, ты отстала от жизни, медицина со страшной силой
рванула вперёд, уже не делают сорок уколов в живот, это вчерашний день.
— А мне плевать! — гремела Тамарка. — Мне и одного укола не
надо. Я не казённая. И, главное, бешенство! Почему бешенство? Будто ты не
знаешь других болезней, более приятных.
— Да, бешенство потому, что все остальное излечимо, —
разозлилась уже и я. — Из животных болезней человеку страшно только бешенство.
От него вообще не лечат, а только облегчают страдания. Если ты не забыла, тебя
хотят убрать. Им не болезни твои нужны, а смерть. Ясно?
— Ничего не ясно. И забудь, что я там пьяная тебе наплела.
Все это вздор! Никто убивать меня не будет.
Я была близка к отчаянию. Тамарка не верила мне, это было
очевидно. Но как объяснить этой дурочке, что и ей и её коту грозит мучительная
смерть.
— Тома, ты только не сердись, — заискивающе начала я. — Ведь
это же бесспорно, согласись…
— Что бесспорно? — грозно перебила она меня, уже совершенно
неспособная к диалогу.
