Официант уже вносил в зал поднос, клубящийся ароматами.
«Не бросать же все на самом интересном месте,» — подумала я
и сказала:
— Марусенька, перезвони мне через три часа.
Фрол Прокофьевич, похоже, был охвачен нетерпением, потому
что он ужаснулся и воскликнул:
— Как — через три часа?! Сонечка, а нельзя ли раньше?
Я расстроилась.
— О, господи, можно и раньше, — нехотя ответила я. — Через
два часа и сорок пять минут.
— Раньше, раньше, — канючил Фрол Прокофьевич, и я сдалась:
— Хорошо, через два с половиной часа.
— Через два, — радостно воскликнул он. — Я позвоню через два
часа. Только умоляю, никому не говорите о нашем разговоре. Никому!
— Что я, сумасшедшая, — успокоила я его и отправила
мобильный в карман.
Жены приуныли.
Мне непонятна была их грусть, потому что официант не терял
даром времени, и на столе уже стояло много чего, повышающего настроение.
— Ну что, приступим? — с присущим мне оптимизмом потирая
руки, воскликнула я. — Сами слышали, времени у меня в обрез.
Жены не отреагировали. У каждой в глазах поселилась тоска.
Странные бабы, как можно тосковать, когда на столе стоит жареный поросёнок?
— Девочки, а у меня сердце ёкнуло, — первой призналась
Татьяна. — Столько лет мечтала увидеть его в гробу, а тут взяло и ёкнуло —
вдруг жив, вдруг нам все это приснилось.
— Да-а, девчонки, — поддержала её Полина. — Я сама от себя
не ожидала, но вдруг навалилась такая хандра. Так захотелось чтобы жив был мой
Фросик. Та-ак захотелось!
— И я, бабоньки, как услышала «Фрысик», так и подумала: «А
вдруг он жив! Мой Фролушка!» — рыдающе сообщила Изабелла.
— Да как это возможно? — кусая губу и пуская слезу, рассердилась
Тамарка. — Он что вам, как тот самый негр — встал и пошёл? — и она почему-то
кивнула на дверь в зал ресторана.
Я глазам своим не поверила. Это что же такое? Тут поросёнка
принесли, а они нашли о чем убиваться.
— Вы же все его ненавидите, — напомнила я. — Он сволочь! Он
всем вам жизнь поломал!
Жены облили меня кипятком своего гнева, они возмутились
самым мощным возмущением и в один голос завопили:
— Да молчи ты!
— Что ты понимаешь?
— Ты нам завидуешь!
И что вы думаете? Больше всех лютовала моя Тамарка. Просто
удивительно. Вот яркий пример женского непостоянства. Боже, сколько в этой
Тамарке возмущения! И это после того проникновенного рассказа о жестокости
Фрысика, рассказа, от которого зарыдали бы и скалы.
— Ладно вам, девочки, пора бы делом заняться, — сказала я,
хватая в руки вилку и нож и жадно устремляясь к жареному поросёнку.
— Ты не жрать сюда пришла, — отрезала Тамарка, решительно
отодвигая от меня поросёнка.
— А для чего же? — изумилась я.
— Для важного разговора.
— Важно разговаривать можно и дома, а в ресторан ходят,
чтобы вкусно пожрать, — сказала я, поросёнка придвигая.
— Нет, — стояла на своём Тамарка, вырывая поросёнка из моих
рук.
— Да! — возмущённо тащила его к себе я.
— Убери лапы! — кричала Тамарка, но я, не слушая её,
вцепилась в поросёнка и уже исхитрилась воткнуть в него вилку и даже начала
пилить его ножом…
— Ах, так! — возмутилась Тамарка и совершила святотатство:
она швырнула поросёнка на пол прямо с подносом.
Я с болью в сердце проследила как проехал он, несчастный, по
каменному полу и врезался в дверь.
— Сумасшедшая, — только и смогла выдохнуть я.
А Татьяна закричала:
— Девочки, вы ещё и не пили, а уже буяните. Давайте хоть
помянем нашего Фроку.
— Никаких — помянем, — воспротивилась Тамарка. — И не
притронетесь к еде, пока дело не сделаем.
И тут раздался страшный вой. Так выть могла только Полина.
— Не-ет, не-ет, — выла она. — Я этого не переживу-уу! Я не
переживу его смерти-иии!
Все испуганно уставились на эту дурочку. Все, кроме меня.
Я единственная смотрела на неё с удивлением, думая: «Горе её
явно запоздалое. Фрысик уже больше недели как погиб. Он уже и воскреснуть
успел, а Полина, наконец, спохватилась.»
Однако спохватились и другие жены. Они присоединились к
Полине и дружно завыли, каждая о своём, попутно наделяя Фрысика качествами
совершенно сверхъестественными.
«Жаль, что у меня нет с собой магнитофона,» — подумала я,
нервно поглядывая на сиротливо лежащего под дверью поросёнка.
— Вы же его ненавидели? — вынуждена была снова напомнить им
я. — Танька, ты-то что ревёшь? Он тебя бросил ради какой-то Полинки. Посмотри
на неё. Он же извращенец.
Я добилась ошеломительного эффекта. Татьяна вмиг осушила
глаза, в которых уже была только ненависть, и закричала:
— Да будь проклят он, козёл! Разве только Полька? — и она
выразительно посмотрела на Изабеллу. — Душу свою козлу отдала, а он её, мою
душу, взял и бросил под ноги этой, — и Татьяна произнесла абсолютно нецензурное
слово.
Просто жуть! Решив на этом не останавливаться, она добавила к
нему ещё пару крепких фраз. И понеслось. Дальше было очень интересно, но
совершенно непередаваемо. Сплошная нецензурщина.
«Э-э, это надолго,» — подумала я, с тоской посматривая на
роскошно накрытый стол и на лежащего вне стола поросёнка.
Минуту спустя, Татьяна вцепилась в волосы Изабелле, которая
вопила:
— Он не козёл! Он ублюдок! Он заставлял меня стирать! А ты,
сучка, отбила его у меня! Думаешь, я тебе это прощу? Да он меня только любил!
Вы все это знаете! Я верёвки из него вила! Если бы не ты, он мне не десять, а
пятнадцать процентов подарил бы!
В этом месте Изабелла неожиданно лягнула Татьяну, да так,
что та потеряла равновесие и упала вместе со своими «арбузами» прямо на колени
Полине. Пользуясь удачным случаем, Татьяна не растерялась и тут же начала
Полину душить.
Изабелла же, увидев, что Татьяна занята делом, посчитала это
дело полезным и не решилась мешать. Изабелла набросилась на Тамарку.
— Это ты, сучка, замутила воду, — кричала она. — Ты навела
его! Из-за тебя он застал нас!
Тамарка встретила врага достойно и с ходу задвинула Изабелле
в глаз.
— Оч-чень профессионально, — тут же одобрила я, решив болеть
за подругу.
