Я вырвала у неё бумагу и принялась читать, там действительно
говорилось о том, что я стала наследницей и управительницей акций Фрысика…
Я тщательно рассмотрела бумагу, покрутила её со всех сторон,
даже понюхала. Ну да, так и есть. Ни одной печати. Куда смотрели мои глаза?
— И что это значит? — строго поинтересовалась я у Тамарки. —
По-твоему это документ?
— Я и не говорила, что это документ, — принялась
оправдываться она. — Это всего лишь письмо моей подруги, в котором она ставит
меня в известность, что Прокопыч сделал следующие завещание и поручение.
Подруга нотариус, она самолично заверяла эти документы.
— Противоправные действия, — сказала я. — Она не имела права
давать тебе текст завещания, пока не умрёт тот, кто его оставил. И после его
смерти, тоже не имела права показывать этот текст тебе. Наследница-то я, вот
мне она завещание и должна была показать. И где эта доверенность, по которой я
могу управлять акциями? Почему она не передала её мне? Почему об этом ты
узнаешь раньше меня? Противоправные действия. Я твою подругу засажу!
Тамарка побледнела. Такого поворота она никак не ожидала и
загнанно посмотрела на бумагу, которую просила меня подписать. Уж кому-кому, а
Тамарке лучше других было ясно, что теперь я хозяйка положения, если, конечно,
ей не безразлична судьба подруги. Тамарке не была безразлична её судьба. Ей с
ней ещё дела делать…
Мне же было безразлично все. Я плотно поела и пребывала в
полнейшем благодушии. Мне лишь было обидно, что Тамарка всеми взялась
командовать.
— Ладно, — насладившись властью, сжалилась я, — давай ручку.
Так и быть, откажусь. На кой фиг мне эти акции? На собрания я не люблю ходить,
так что подавитесь, — и я поставила свою подпись там, где указала Тамарка,
радуясь бесполезности своих действий.
Жены, насторожённо наблюдавшие за нашими прениями,
оживились.
— И что теперь? — спросила Полина.
— А ничего, — сказала я. — Живите себе, как жили, на
собрания ходите, а я умываю руки.
В воздухе повис вопрос.
Он так низко повис, что даже я его учуяла. Этот вопрос был в
глазах всех, не исключая Тамарки, потому что сделано было последнее дело,
которое связывало жён с их Фролом Прокофьевичем. Нерастраченную часть ненависти
они попытались было перенести на меня, но очень быстро поняли, что все это не
то, суррогат. Да и я сразу же сдалась.
— А для чего же нам теперь жить? — огласила вопрос Полина.
— Что нам теперь с этих собраний? — разрыдалась Изабелла.
— Какого черта он сдох, зараза?! — возмутилась Татьяна.
Тамарка молчала, но я видела, что она-то страдала больше
всех, потому что душа у неё была шире и ненависти туда помещалось бесконечно
много.
Было тягостно смотреть на эту картину, на горе попавших в
силки тёмных страстей женщин.
— Господи, да кого же я буду теперь ненавидеть?! — с
истеричным напором воскликнула Полина и горько-горько заплакала.
Передать не могу, какой поднялся там вой. Сердце моё рвалось
на части, очень жалко было жён. Ещё немного, и я, не устояв, проболталась бы о
чудесном воскрешении Фрола Прокофьевича.
Но я не проболталась. Я поглядывала на часы и с тревогой
думала о том, что уже скоро он мне позвонит, а я все ещё тут, среди его,
страдающих от ненависти и любви жён.
Тамарка, заметив мою тревогу, подошла ко мне и грустно
спросила:
— Мама, ты очень спешишь?
— Конечно, — заверила я.
— Мама, но что же нам делать?
Я изумилась:
— Ты о чем?
— Не о чем, а о ком. Нам даже некуда к нему придти. У него
даже нет могилы. Жизнь прожил беспутно и умер не как человек. Мама, ты же
можешь, — схватив меня за руку, с жаром воскликнула Тамарка. — Найди нам его
труп, Мама!
Дверь распахнулась и вошёл официант, снова впустил звуки
«негра».
«Мама осталась одна, мама привела колдуна, ну и что, что
зомби, зато он встал и пошёл,» — пели «Запрещённые барабанщики».
— Найдёшь, Мама? — спросила Тамарка, знаком приказывая
официанту ждать.
— Куда я денусь, — со вздохом ответила я.
— Найди, Мама, умоляю.
— Машину, Тома, дашь? Сегодня мне может очень понадобиться.
— Дам, дам, Мама, что хочешь дам, только найди… Найдёшь?
— Если машину дашь, постараюсь, — заверила я, поспешно
покидая безутешных жён.
«Ай-яй-яй-яй-яй, ай-яй убили негра! Убили негра, убили,
ай-яй-яй-яй-яй, ни за что ни про что суки замочили! Ай-яй-яй-яй-яй, ай-яй убили
негра! Убили негра…» — провожали меня ростовские ребята.
«Какой же чудак так полюбил эту песню?» — подивилась я.
Глава 28
У выхода Тамарка догнала меня и, пытливо вглядываясь в мои
глаза, ещё раз спросила:
— Нет, правда, Мама, сможешь? Сможешь найти Прокопыча?
— Думаю, смогу, — успокоила я подругу.
— Мама, миленькая, — оживилась Тамарка. — Постарайся, найди
ты этот чёртов труп. Он мне и для сердца и для дела нужен.
— Труп не труп, — замялась я, — но найду. Обязательно.
Обещаю.
— Скоро?
— Ну, дорогая моя, придётся немного подождать. Кстати, —
кивнула я на её машину, — отдай водителю приказ, что он поступает в моё распоряжение.
Тамарка нехотя выполнила эту просьбу и, ещё раз десять
повторив про жутко необходимый ей труп, наконец со мной простилась.
Я села в автомобиль и скомандовала:
— Домой.
Водитель сорвался с места, а я с грустью смотрела на
одинокую Тамаркину фигуру, медленно бредущую в чрево ресторана. Плохой ей без
своей ненависти.
Но мне уже было не до этого. Признаться, я была полна
нетерпения. Меня терзали всевозможные мысли, из которых на первый план
вырывались мои отношения с Евгением.
Я была уверена, что Фрол Прокофьевич не в Москве и знала,
что он попросит меня срочно к нему приехать. Или в крайнем случае что-то
поручит сделать, ведь не зря же он звонил, не для того же, чтобы порадовать
меня своим чудесным воскрешением.
В любом случае я была уверена, что мне придётся отлучаться
из дома, а Евгений вот-вот вернётся из деревни. Как-то он посмотрит на это?
Очень хотелось знать, велик ли запас прочности его терпения?
Подумав, решила написать Евгению записку, а для этого надо
было подняться домой.
