— Смелости не хватило присутствовать?
— Соня, они и в нормальной жизни не оставляют меня в покое,
представьте что было бы, останься я в живых. Все эти похороны! — он схватился
за голову.
— Ха! Вас пугают их похороны? А ведь среди прочих были бы и
мои! И вы ещё у меня ищете понимания? Чего же вы теперь от меня хотите?
Фрол Прокофьевич взял себя в руки, перестал дрожать как
овечий хвост и, смело глядя в мои глаза, признался:
— Хочу, чтобы вы их спасли.
Не-ет, трудно разговаривать с таким человеком! Он что-то,
явно, в этой жизни не понимает!
— Значит вы нанимаете убийцу, чтобы освободиться от
ненавистных вам акционеров-жён, а по ходу и завладеть всей компанией, в которой
дела пошли так чудесно, как вы и не ожидали! Вы собирались разбогатеть на
смерти своих женщин, да ещё и меня грохнуть впридачу, а теперь в пароксизме
раскаяния просите меня их всех спасти? Ха! Да зачем мне это нужно?
— Чтобы выжить самой, — спокойно пояснил Фрол Прокофьевич.
Очень мило! Интеллигентный человек!
— Вы понимаете, до чего вы опустились? — строго спросила я.
— Вы, интеллигентный человек нанимаете киллера…
— Соня, — снова хватая меня за руки, взмолился Фрол
Прокофьевич. — Соня, не произносите этого ужасного слова!
— А какое произносить? Душегуб? Убивец? И как вы посмели
звать меня в Рязань, меня, ни в чем не повинную жертву ваших низких замыслов?
— Соня, мне не к кому больше обратиться!
— Обратитесь к этому киллеру, — посоветовала я. — Скажите
ему, что передумали. Кстати, почему вы передумали?
Фрол Прокофьевич, держась за сердце, только махнул рукой,
мол какая теперь разница, стоит ли об этом говорить, из лучших же побуждений…
— Очень даже стоит, — воскликнула я и с укором на него
поглядела, как смотрит разумный человек на абсолютно неразумного. — Э-эх,
пожилой уже человек, а ведёте себя, как ребёнок. Задумали вдруг извести своих
жён ради какой-то компании. Мою Тамарку извести, умницу! Красавицу! Труженицу!
Какое она вам дело закрутила, обогатила всех вас. А сама, живёт лишь ради
других, ради других работает не покладая рук, крутится, обманывает государство,
уходит от налогов, рискует залететь на нары, взятки, небось, чиновникам даёт.
Тьфу! Противно говорить, чем вы заставили заниматься честную женщину. А сами
боитесь какой-то жалкой проституции! Это же отдых, в сравнении с тем, что
приходится делать бедной Тамаре!
Фрол Прокофьевич сморщился как от зубной боли и застонал
даже:
— Соня, Соня, я вас умоляю!
— Умоляет он меня! Жён своих хотел извести, а теперь
умоляет. Ему даже слушать об этом больно, а разве нам не больно было бы
умирать? Отравить хотел Изабеллу! Умницу! Красавицу! Нежнейшую женщину! Она до
сих пор хранит пепел всех своих мужей!
— Соня! Соня! — закрывая голову руками, закричал Фрол
Прокофьевич. — Хватит, умоляю!
Но я уже вошла в раж.
— Нет, не хватит, — закричала я. — Вы хотели погубить
несчастную Полину, которая до сих пор воет белугой, оплакивая ваше, недостойное
её слез тело! А Татьяна, эта дама с мозгами ребёнка! Не стыдно обманывать
таких? Она до сих пор простить вам не может пяти процентов! Уж пять процентов
вы ей пожалели! Бог ты мой! Не ожидала, не ожидала я такого от вас.
— Соня, умоляю, я все, все ей отдам!
— Не все ей! А честно поделите между вашими жёнами, да
Тамарку мою, смотрите, не обделите, труженицу нашу. Нет, ну как вы могли кинуть
нашу Татьяну под машину? — внезапно даже для себя возмутилась я. — Такую грудь
и под машину! Такие арбузы! Ничего, я вижу, нет для вас святого!
— Но не мог же я позволит ей умереть неестественной смертью,
— принялся оправдываться Фрол Прокофьевич. — Все знают как Татьяна переходит
дорогу. Умри она под колёсами, это не удивило бы никого. Сонечка, поймите, за
короткий период слишком много смертей. Я не мог привлекать внимание милиции к
компании. Я и сам был не рад под колёса. К месту сказать, пришлось
переплачивать.
— Переплачивать? — изумилась я. — Что вы имеете в виду?
— Я говорю о специалисте, который должен был их всех убить.
Закажи я простые убийства, ну, из пистолета, платить пришлось бы гораздо
меньше. Вы не представляет, Сонечка, как мало у нас в этом деле хороших
специалистов, — горестно признался Фрол Прокофьевич. — А тут ещё сразу шесть
смертей, и каждая должна от предыдущей отличаться, чтобы не вызвать у
родственников подозрений. Шесть смертей, целых шесть. Это не шутка.
— Шесть смертей? — удивилась я. — Чья шестая? Ах, да, моя.
Нет, вы негодяй! Так спокойно говорите об этом! Кого вы хотели убить? Ангелов!
Ангелов, а не женщин. Взять хотя бы Зинку-пензючку. Зинаида! Умница! Красавица!
Гордость нашей науки! Какой урон вы собирались нанести нашему государству.
Здесь пахнет покруче статьёй, чем какое-то заурядное убийство. Какой смертью
должна была умереть Зинка?! Признавайтесь?! — я даже топнула ногой.
Фрол Прокофьевич побледнел и прошептал:
— Этой, паучьей…
— А-аа! — ужаснулась я. — Затравить её хотели
пауками-скакунами! Изверги! А Тамарку как хотели мою убрать?
— С помощью кота, — пролепетал Фрол Прокофьевич.
Здесь я даже обрадовалась и хлопнула в ладоши.
— Ха! Что я говорила! И ещё мне никто не верил. Эх, жалко,
жалко что нет здесь Тамарки. Пусть бы послушала она.
Фрол Прокофьевич пришёл в ужас. Пожалуй, он был даже близок
к апоплексическому удару.
— Соня, Соня, — замямлил он, — умоляю, мне даже думать об
этом невыносимо.
— Вы хотели заразить бешенством Тамаркиного кота?! —
возмущённо спросила я.
Он, едва не рыдая, закивал головой, мол да, да.
— А теперь вам даже думать об этом невыносимо? А каково же
коту? А моей Тамарке? Умереть от бешенства, что может быть оскорбительней? Ха,
заразить котовым бешенством, будто ей своего мало! И кто же вы после этого?
— Соня, милая, не знаю, — признался Фрол Прокофьевич. —
Просто слов не нахожу. Ну если хотите, возьмите и сейчас же убейте меня!
— Какой вы хитрый! — возмутилась я. — Умереть такой лёгкой
смертью! Нет, лучше я отдам вас в лапы ваших жён, если вы ещё не передумали их
спасать.
Фрол Прокофьевич уже истерично замотал головой.
— Соня, — завопил он, — не передумал! Соня, я сволочь, но
они меня довели. Я не виноват, Соня. Человек слаб, а я всего лишь человек.
— Постойте, — вдруг усомнилась я. — А как же вы рассчитывали
заразить Тамарку от кота, когда она с ним почти не общается? Скорей удар принял
бы Даня, который с утра до вечера этого кота лупит, пытаясь сделать из него
человека.
