Я ждала, что заболею. Возьму на себя болезнь сына. Но ничего не произошло. Не заболела. Значит, все правильно.
– Что это? – спросила я маму.
– Называй как хочешь, – ответила она.
Мама живет за городом. Не любит выходить даже за забор.
– Ты приедешь? – спросила я.
– Нет, зачем я тебе нужна?
Тогда я ей не сказала зачем. Мне нужно было только одно – чтобы она погладила меня по голове. Чтобы боль отступила. Дала бы силы вставать, готовить, заниматься детьми... Она не приехала. Боль осталась, и я к ней привыкла...
Это совершенное, абсолютное счастье. Только сейчас я понемногу прихожу в себя и не боюсь его спугнуть, готова им делиться. Мне нравится быть мамой. Просто мамой. Я хочу быть хорошей, самой лучшей. Очень стараюсь.
Муж уехал в командировку. Я накормила по очереди детей, проверила у Васи неправильные глаголы по английскому, менуэт Моцарта по музыке, помыла полы, пока сын ужинал, а дочь сидела в детском стульчике и швырялась игрушками, искупала обоих, намазала одной попу под подгузником, другому фингал под глазом и решила выдохнуть. Дочь спать не собиралась – смотрела на меня и хлопала ресницами.
– Мамочка, я боюсь темноты, – заявил вдруг сын.
Я с дочкой на руках рассказывала сыну про разные виды страхов, то есть фобий. Он хохотал, потому что есть, оказывается, люди, которые боятся пауков или птиц.
– Ладно, все, спи давай, – сказала я ему, поцеловала, укрыла и засунула соску в рот.
– Мама, а я должен сосать соску? – спросил осторожно сын секунд через пятнадцать.
Я перепутала детей. Дочь смотрела то на меня, то на брата с ужасом в глазах – она была готова разрыдаться. Она не понимала, что происходит, почему ее соску отдали брату. А сын смотрел на меня с жалостью и легкой паникой: папа в командировке, мама сошла с ума, сестренка – шестимесячная, няня придет завтра только в одиннадцать, бабушка на даче за 120 километров от Москвы. Что делать?
А недавно дочь дотянулась до пульта телевизора и потянула его в рот. Я забрала пульт, пошла в ванную, помыла пульт с детским мылом и принесла назад.
– Вот, держи, – сказала я ей.
– Мама, надеюсь, ты понимаешь, что сделала, – сказал Василий.
Днем раньше я постирала его мобильный телефон в стиральной машине. Он, с одной стороны, обрадовался, понимая, что ему купят новый, а с другой – испугался за мое состояние.
В тот же день я налила в чайник (электрический) воды и поставила его на горячую плиту. Сняла только тогда, когда стало пахнуть горелой пластмассой.
Когда я была маленькая, моя мама тоже частенько впадала в такое состояние. Хорошо помню, как она, после двух работ, стояла у плиты, включала газ и подносила спичку к голове (хорошо, что спичка успевала погаснуть, но все равно было ощущение, что мама тушит ее об голову). Потом выключала газ, смотрела недоуменно на спичку, доставала новую, зажигала, включала газ, подносила спичку к голове...
– Почему не загорается? Ничего не понимаю, – говорила она сама себе.
А лифт ключом она вообще очень часто пыталась открыть.
– Мама, нажми кнопку, – говорила я.
– Отстань, я сама знаю, – отмахивалась мама, втыкая ключ между дверей и яростно его поворачивая.
Еще помню пепельницу, которую она регулярно ставила в морозилку.
...Особенно тяжело по утрам. Я насыпаю кофе в сахарницу – вместо турки. Или детскую смесь. Почти каждое утро. Потом долго выковыриваю ложечкой.
Дети – это, конечно, счастье. Но я почему-то все время вспоминаю одно выражение неизвестного мне автора: «Если хотите увидеть, как выглядит мир в четыре утра, заведите ребенка».
В семь утра я варила сыну манную кашу. У него болел живот, и врач посоветовала покормить его кашами. Каждый день я варю разные каши. Вася съедает три ложки, и все.
– Доешь? – спросила я мужа.
– Нет, я ненавижу каши, – ответил муж.
Знаете, это был почти самый большой скандал в нашей семье. Из-за каши.
Потому что у меня опять убежало молоко и пришлось проветривать кухню и отмывать плиту. Главное, что я налила средство для керамических плит на еще горячую плиту и оно у меня разбрызгалось прямо в кастрюльку. Я вымыла плиту, кастрюлю, налила новое молоко, стояла над ним и мешала манку, чтобы не было комочков. На часах, напомню, было семь утра. Потом я стояла почти голая – в пижаме – на балконе и остужала кашу. Потом я замерзла и у меня потекли сопли. Потом я опять насыпала кофе в сахарницу вместо турки. Потом Вася сказал, что в каше чего-то не хватает. Я сначала посыпала ему сахаром, потом добавила варенья, потом масла, после чего он заявил, что каша невкусная и он есть не будет. А потом мне муж говорит, что он вообще каши ненавидит, а такие – с сахаром и вареньем – тем более.
К тому же у него хватило смелости отказаться от доедания детского творожка. Половину я скормила дочери, а половина болталась в коробочке в холодильнике и мне мешалась. А он отказался доедать.
Я вспомнила, как один молодой папа близнецов рассказывал мне: «Окончательно я осознал себя отцом, когда жена вместо обеда предложила мне доесть детский творожок, половинку желтка и перемолотый в миксере кабачок с цветной капустой, которые жалко выбрасывать, а ребенок уже съел свою норму».
Сначала я хотела сказать мужу что-нибудь обидное. Но потом шваркнула тарелку об пол. Случайно. Не специально. Потому что понимала, что отмывать все мне. Кто же в здравом уме будет тарелками швыряться, зная, что осколки собирать придется самому? Каша разлетелась по стенам кухни. Я села на пол, заплакала и стала смотреть, как она стекает. Плакала недолго. Проснулась дочь, которой к тому времени я успела сварить овсянку и промолоть.
Дочь вступила в новый этап развития – она любопытная, веселая и шебутная. Все, что попадается ей под руку, она или тащит в рот, или бросает на пол. Мы сели завтракать. То есть она села завтракать, а я села ее кормить. Отвернулась буквально на секунду. Дочь взяла тарелочку с кашей и бросила ее на пол. На свежеотмытый от манки пол. Я опять села на пол, заплакала и стала смотреть, как по свежеотмытым стенам стекает овсянка.
...У меня появилась и еще одна дурацкая привычка. Я открываю холодильник и стою, тупо разглядывая внутренности. Обдумываю, что приготовить на обед мужу и сыну, что на ужин, когда ехать на рынок, а когда в магазин. Очень хорошо думается. И именно с открытой дверцей. Иногда мысли скачут. Я думаю, правильно ли воспитываю детей, чем воспитание девочки отличается от воспитания мальчика... Все время вспоминаю маму... Постоянно... Разговариваю с ней...
– Ну, кто тут у нас обосрался? – услышала я голос Васи, который обращался к сестре. Он сказал, интонацией и тоном копируя бабушкину речь, и смотрел на меня с испугом. – Я это вслух сказал? – спросил он (эта фраза была в каком-то мультике).
