— Вот это по-нашему, — широко улыбнулся Аркаша.
Спрятавшись за высокую траву, он зашагал к кряжистому мужичку, разглядывающему сверкающий шлиф в самом уголке лотка. Его темно-коричневое грубоватое, с глубокими морщинами лицо, заросшее недельной щетиной, расплывалось в довольной улыбке. Именно так должно выглядеть выстраданное счастье старателя — с коричневой обветренной кожей и скупой улыбкой. Наверняка в этом золотом шлихе, что он сейчас рассматривал, ему виделись все сокровища мира, которые можно заполучить, — люксовая водка, лучшие кабаки, какие только можно представить, отдых в самых экзотических странах, дом на берегу теплого моря… Но действительность всегда выглядит куда более прозаично: оказавшись в городе с карманами, полными денег, старатели обычно заруливают в ближайший ресторан, где можно заказать по паре пузырей водяры на брата и снять подвернувшуюся маруху. После двух недель беспробудного пьянства от прежних капиталов не остается ни крупинки, впрочем, как и воспоминаний. Если поднапрячься, так можно припомнить лица приятелей, а то и просто совершенно незнакомых людей, мелькавших перед глазами, как в калейдоскопе, жрущих халявный дорогущий коньяк.
Завязав холщовый мешочек, вольный старатель аккуратно уложил его в небольшую полевую сумку, лежавшую на берегу. Второй, зачерпнув сапогом воду, вышел на берег и, развязав котомку, вытащил из нее сухие шерстяные носки. Третий, видно, умаявшись, сидел подле палатки и в глубокой задумчивости курил сигарету, посматривая на столб пепла, выброшенного вулканом.
Слегка приподнявшись, Николай увидел, как Аркаша, перебегая от одного дерева к другому, приблизился к палатке. Ему оставалось всего-то два коротеньких шага, чтобы схватить карабин, аккуратно прислоненный к большому валуну. В висках у Прохорова гулко застучало: теперь очередь за ним, нужно выскочить из густой травы и сбить старателя.
Тот уже отошел от котомки и, вооружившись лопатой, принялся накладывать в лоток песок. Некоторое время раздавались лишь шуршащие удары гравия о деревянную отшлифованную поверхность. Порой он приостанавливался, разглядывая разноцветный галечник, как если бы увидел самородок, а затем снова начал кидать грунт. Удары сделались тише — песок падал на гравий. Взяв лоток обеими руками и согнувшись под тяжестью, старатель косолапо заковылял к ручью. Лучший момент для нападения подобрать было трудно, выскочив из травы, Николай в прыжке опрокинул старателя на землю и, придавив его горло предплечьем, прошипел в самое лицо:
— Не рыпайся, падла, если жить хочешь!
Прямо перед ним были глаза старателя, расширенные от ужаса, его щербатый рот, захрипев, тот попытался освободиться.
Грохнул выстрел, сразу следом — второй, отозвавшийся глухим эхом в узкой каменной расщелине. Приподняв голову, Николай увидел лежавшего подле палатки старателя, вытянувшего вперед руки, другой застыл на земле, разбросав ноги в согнутых коленях, словно намеревался продолжить прерванный бег. Рядом с ним, слегка отстранившись, стоял Петр и поглядывал на Аркашу, сжимавшего в руке карабин.
— Ты что творишь?! — закричал в отчаянии Прохоров. — Ты что «мокруху» на нас вешаешь?! Это же пожизненно!
— А ты думаешь, что «краснопогонники» нам спасибо скажут, если вдруг отыщут? Нас даже до зоны не доведут, здесь же в тайге и шлепнут. Даже зарывать не станут, медведям жрать оставят, а тут у нас есть шанс, еще и деньжат получим.
— «Мокруха»-то нам зачем?! — в отчаянии кричал Николай, осознавая непоправимое. Путь назад был навсегда отрезан. — Вот теперь нас точно пристрелят, если найдут!
— Это как сказать… Никто не узнает, отойди от него! — повел стволом карабина Аркаша. — Я и его уделаю, он нас всех выдаст.
— Нет! — воспротивился Николай.
— Колян, не дай взять грех на душу, я так решил. Отойди от него, он нас всех заложит. Обратной дороги у нас нет. Сам понимаешь…
— Ты чего творишь? — прошептал Прохоров.
— Отойди, а то я и тебя порешу.
Руки Николая обмякли, ладони сделались влажными. Щербатый попритих и теперь взирал на него умоляюще.
— Не дай убить, — проговорил он, — молиться за тебя буду. А еще и детям накажу.
— Прости, — тихо произнес Николай и, поднявшись, отошел на несколько шагов.
— Беги! — приказал Аркаша старателю.
От прежнего Аркадия осталась лишь косматая неряшливая прическа с непокорным вихром и глаза с синеватыми склерами. Вот оно как бывает: жил с ним когда-то в одном поселке, чалился в одном лагере несколько лет, даже шконки были рядом, и потом вдруг выясняется, что совершенно его не знал. Достаточно дать человеку в руки ствол, чтобы понять, кто он есть на самом деле.
Щелкнул передергиваемый затвор.
Щербатый поднялся. Его лицо, еще несколько минут назад бывшее воплощением скрытого счастья, теперь вдруг как-то посерело и приобрело пепельный оттенок.
— Послушайте, мужики, — взмолился старатель, — если вам нужно золотишко, так забирайте его на хрен! Я другого себе намою. Невелика потеря, тут его целые горы! Только не стреляйте, — прижал он к груди скрещенные руки. — Богом клянусь, никому не скажу!
— Ты и так не скажешь. Извини, братан, но так оно будет понадежнее, — даже как-то сочувственно произнес Аркаша. — Ты свидетель, рисковать мы не можем.
— Ну, хочешь, я на колени…
Договорить он не успел, прозвучавший выстрел ахнул, сотрясая вершины гор, и, старатель, вздрогнув, стукнулся коленями о землю. Некоторое время он продолжал стоять так, будто вымаливая прощение, а потом упал лицом в мокрый песок.
Юркнув в палатку, Аркадий некоторое время ковырялся в углу, сотрясая просевший брезент, и вскоре прозвучало его одобрительное кряканье. Наружу он вышел с небольшой пластиковой банкой в руках, в которой что-то позвякивало, не иначе, как самородки.
— Это то, что я искал, — тряхнул он содержимым. — Полбанки самородков — это то, что нужно. Здесь этого добра на десять лет жизни хватит. Что скажешь, Коля? Что-то у тебя настроение совсем пропало.
— А ты уверен, что проживешь… еще десять лет?
— Уверен. Вижу, что нашей дружбе конец пришел. Может, оно и к лучшему. В тягость она стала. Вот что, золото я забираю себе. — Аркаша приподнял карабин и направил ствол точно в грудь Прохорова. — Знаешь, не люблю осложнений… для себя.
— Ты чего? — невольно сглотнул Николай. — Это ты так шутишь?
— Отойди на пять шагов, если не хочешь… неприятностей, — зло ощерился бывший приятель. — Ты меня знаешь. Уговаривать я не стану. Да и ждать не буду.
— Ну, ты даешь, парень, — отступил Прохоров на несколько шагов.
— И ты, Петро, — приказал Аркадий. — А то хрен тебя знает, какой ты там можешь фортель выкинуть.
— Зря ты так, Аркаша, — покачав головой, произнес Журавлев и попятился. — Мы же вместе росли, из одного поселка. Хозяйскую пайку поровну делили. Быстро же ты все это забыл. Что поселковые скажут?
