— Это по-французски, — пояснил он.
— Мерси, — ответил я.
— Это означает, — добавил Луис с расстановкой, словно объясняя суть туго соображающему ребенку, — что у каждого свой собственный вкус.
— А ты преуспел в языкознании?
Иногда я задумывался, не оказывает ли Ангел своего рода устойчивое влияние на Луиса. Эту потенциальную возможность я счел тревожной.
— Просто хотел помочь, — смущенно пожал плечами Луис и глянул на Уолтера Коула, словно хотел сказать: «Ну и что делать с этим типом?»
— Я вовсе не понял, что это был французский, — бросил Уолтер.
— Вот видишь, — сказал Луис. — Он не понял.
— Он никогда не заезжал восточнее Кейп-Мей, — заметил я. — Ближе всего к Франции он находился, когда гладил пуделя.
— И что бы это значило? — вновь оживился Уолтер. — К чему он так выразился?
— Да я просто перевел его фразочку, — проворчал Луис. — Мол, у каждого свой вкус.
— Я догадываюсь, — ответил Уолтер. — Французы ведь болтают кучу всякой чепухи, такая уж у них натура.
После этих слов Луис перестал отвечать ему и поэтому не заметил, как Уолтер подмигнул мне.
— Так что же теперь? — спросил Эпстайн.
— Вы говорите по-немецки, так ведь?
— Да, говорю.
— Господи, — проворчал Уолтер, — похоже, мы попали на остров Эллис.
[30]
— Тогда вы понимаете что означает слово Seitensprung? — продолжил я.
— Да, — ответил Эпстайн. — Глупая выходка вроде смены партнера во время танца.
Поерзав в кресле, Уолтер похлопал Луиса по руке:
— Тебе не кажется, что немцы тоже болтают кучу чепухи?
— Я понимаю, босс, ты хочешь достать меня.
— Нет, такая же чепуха с любым другим языком….
Я старался не слушать их и сосредоточился на Эпстайне.
— Не знаю по какой причине и каким образом я попал в тот список, но у вас не было никаких причин полагать, что собираюсь вам вредить. Вот почему я пригласил вас сюда, и поэтому мы беседуем без ваших телохранителей. Если бы я хотел вашей смерти, то вы уже были бы мертвы, и здесь не было бы в качестве свидетелей этих двух парней. — Я перехватил взгляд Луиса. — Ну, одного из них уж точно не было бы.
— Я боялся, как уже объяснил вам вчера вечером, что в вашей внутренней природе могла таиться еще не проявившаяся инородная сущность, — повторил Эпстайн.
— И я сказал вам, что если бы во мне и дрыхло нечто демоническое, то к настоящему времени оно уже безусловно должно было пробудиться. Множество раз, если бы в меня внедрилось дремлющее зло, оно могло очнуться от своего оцепенения ради спасения себе подобных, однако не очнулось. И не очнулось именно потому, что его во мне нет.
Плечи Эпстайна поникли. Он выглядел постаревшим, старше своих и без того преклонных лет.
— Сейчас так много поставлено на карту, — со вздохом произнес он.
— Я понимаю.
— И если бы мы ошиблись в вас…
— То уже перенеслись бы в мир иной со всеми вашими соратниками. Какая же тогда мне выгода оставлять вас в живых?
Эпстайн ничего не ответил. Он прикрыл глаза. Мне показалось, что он молится. Когда он открыл глаза, то, очевидно, принял какое-то решение.
— Seitensprung, — уверенно произнес рабби, кивнув головой. — Мы не меняем партнеров в этом танце.
— Нет.
— Так что же дальше?
— Какие, по-вашему, мы можем предпринять шаги?
— Нам необходимо найти тот самолет, — сказал Эпстайн.
— Зачем? — спросил Луис.
— Там находится другой, более полный вариант такого списка, — пояснил я. — Барбару Келли убили те, на кого она работала, узнав о ее попытке раскаяться, о попытке спасти свою душу, открыв имеющиеся у нее сведения. Ее списки пропали, но в лесу список сохранился. Он, вероятно, более давний, чем тот, что имелся у Келли, но это несущественно. Он по-прежнему достоин сохранения и защиты.
— Но нам неизвестно, где находится тот самолет, — заметил Уолтер.
— Вы могли бы связаться с вашим другом, спецагентом Россом из ФБР, — предложил я Эпстайну. — А он мог бы изучить изображения со спутника, попытаться проследить изменения состояния того леса и, возможно, определить путь упавшего судна.
— Нет, — возразил Эпстайн.
— Вы не доверяете ему?
— Я полностью доверяю ему, но, как я говорил вчера, нам неизвестно, кто еще находится в тех списках. Возможно, зараза проникла и в ряды ФБР. Слишком велик риск, что такие наши действия их насторожат. — Он оперся на стол, сцепив пальцы. — Вы уверены, что дочь Веттерса не знает места падения самолета?
— Она сказала мне, что ее отец не стал сообщать им об этом.
— И вы ей поверили?
— Ее отец с другом сами заблудились, когда наткнулись на него. Может, конечно, он и упомянул перед смертью какие-то особые приметы того участка, но если и так, то она предпочла не делиться ими со мной.
— Вам придется опять встретиться с ней и выяснить все, что ей известно. Все. А мы пока постараемся проследить передвижения Барбары Келли и выяснить о ней все, что сможем. Возможно, перед смертью ей удалось спрятать тайную копию списка.
Мне не удалось скрыть скептического выражения. Быть может, Эпстайн прав насчет наличия второй копии списка, спрятанной где-то в надежном месте, но я почти уверен, что тогда она выдала бы его местонахождение под пытками.
— Мариэль Веттерс, — сказал я.
Эпстайн выглядел смущенным.
— Что? — недоуменно произнес он.
— Так зовут женщину, передавшую мне этот список. Ее отца звали Харлан, а его друга — Пол Сколлей. Они жили в городке Фоллс-Энд по соседству с тем самым Большим Северным лесом.
Лицо Эпстайна прояснилось.
— Почему вы решили рассказать мне об этом? — спросил он, хотя, по-моему, и сам знал ответ на свой вопрос.
— Потому что я доверяю вам.
— Даже после того, что произошло на вчерашней встрече?
— Возможно, именно после того, что произошло на вчерашней встрече. Тогда мне это, естественно, не понравилось, да и сейчас не хотелось бы повторения ситуации, но я понимаю, почему вы так поступили. Рабби, мы сражаемся на одной стороне.
