13
Мы расположились с правой стороны ручья, где у основания старого мостика, сложенного в незапамятные времена по финской традиции из гранитных блоков, росли два огромных куста бузины. Заметить нас среди их разлапистых ветвей было абсолютно невозможно, а сам мост служил прекрасным прикрытием на случай перестрелки. Ярко светила луна, лента ручья тихо несла на себе жёлтые кленовые листья, казавшиеся на иссиня-чёрном фоне золотыми. Прошло около двух часов, разговаривать было нельзя да и, честно говоря, не хотелось. Я начала уже дремать, как вдруг почувствовала, что Дик поднял морду и едва слышно заворчал. Пнув ногой сопевшего рядом Лавра, я протёрла глаза и увидела на мосту… красавицу лису. Она не шла, а скорее плыла, вся преисполненная собственной красоты. Огромный хвост переливался в лунном свете серебром. А лапы грациозно ступали по поверхности моста. Вдруг ночной хищник приостановился и, бесшумно метнувшись в сторону, исчез в темноте. Это был уже тревожный признак. Слабый ночной ветерок дул со стороны моста в нашу сторону, следовательно, лиса нас почуять не могла. А значит, хищник услышал кого-то ещё. Я невольно сжала руками автомат и сделала знак Лавру приготовиться. Однако почти сразу же из чащи леса, с той стороны, где исчезла лиса, послышались хлопанье крыльев и кряхтение. Вскоре всё стихло.
— Футы, чёрт, а я уж было подумал, что началось, — шёпотом проговорил Лавр.
— Не каркай. И вообще поменьше думай, а больше слушай. Вон птичка тоже, видимо, много думала да, как говорится, в суп попала.
— А чего мне-то слушать? А Дик на что? Уж он точно не проспит.
— И на старуху бывает проруха. Два уха хорошо, а шесть лучше, — ляпнула я и тут же пожалела, перехватив недовольный взгляд Дика, который красноречиво свидетельствовал об убеждённости нашего пса в том, что уж от нас с Лавром толку в «секрете» как от козла молока.
— Естественный отбор, — задумчиво проговорил Лавр, укладываясь поудобней.
— Это ты о чём?
— О птичке, о чём же ещё, — еле внятно пробормотал Лавр.
— Лавр, хорош спать. Сколько там натикало?
— Без пятнадцати три. Радиостанция молчит, значит, не объявились ещё.
— Кстати, не забудь — через четверть часа связь с заставой, заодно уточнишь обстановку.
— Ладно, — буркнул в ответ Лаврушин. — Наташ, а расскажи мне какой-нибудь сон.
— Какой сон? — не поняла я.
— Нуты же сама говорила, помнишь, что, как надела медальон, так и видишь постоянно сны про рыцарей.
— Ладно, слушай.
«Шла весна одна тысяча двести сорок четвертого года. Плотный туман опустился с гор и окутал катарский замок Монсегюр. Уже год многочисленная армия крестоносцев из северной Франции продолжала осаду. В осаждённой крепости закончились запасы провизии и воды. Противостоять далее было невозможно. Сдача крепости была назначена на первое марта. То есть на рассвете завтрашнего дня.
— Сэр Раймон, — обратился один из «посвящённых» катаров к хозяину замка, — нам, как воздух, необходимо перемирие, хотя бы на две недели. Именно столько времени займёт изготовление секретной карты. Кузнецы говорят, что раньше никак не успеть.
— Хорошо, позови ко мне Кретьена.
«Посвящённый» тенью скользнул из комнаты хозяина замка вниз по лестнице донжона — большой многоярусной башни. Пересёк огромную комнату, где раньше хранились припасы — зерно, солёная и копчёная рыба, сушёные фрукты и овощи, запасы вина. И хотя от них не осталось и следа, в воздухе всё ещё витал запах копчёностей. Он был так силён, что у голодного защитника замка свело желудок. И он невольно прибавил шаг. Спустившись в подвал, он крикнул в глубину подземелья, тускло освящённого факелами:
— Сэра Кретьена к сэру Раймону!
— Доблестный сэр Кретьен, — обратился хозяин к прибывшему, — завтра утром мы сдаём замок неприятелю. Но нам необходимо перемирие хотя бы на две недели. Ты знаешь зачем. Утром возьмёшь из темницы трёх пленённых тобой крестоносцев и в знак доброй воли передашь их этим псам, которые уже воют в предвкушении добычи под стенами замка Монсегюр. Я знаю, ты не умеешь просить, но во имя того, чтобы Святая Чаша стала наследием наших детей, проси перемирия, будь хитрым, как лис, заклинаю тебя, доблестный рыцарь. А теперь ступай.
Утром следующего дня перемирие было заключено. В кузнице замка день и ночь трудились кузнецы. К вечеру шестнадцатого марта три меча с искусно нанесёнными на клинках узорами, которые на самом деле представляли собой части секретной карты, и надписью на рукоятях «Rex mundi» были готовы.
Сэр Раймон внимательно посмотрел на четырёх стоящих перед ним людей. Все они были проверенные и преданные делу рыцари. В этот предрассветный час он передавал в руки этих людей самую святую тайну. Вручив троим из них по тяжёлому мечу, сэр Раймон снял с шеи золотой мальтийский крест и, вложив его в широкую ладонь Кретьена, тихо произнёс:
— Кретьен, этот крест укажет путь потомкам к трём частям карты, где бы они ни находились. Береги его, — и махнул рукой в сторону крепостной стены, давая приказ начинать движение.
Четыре рыцаря тенями скользнули к западной стене крепости и, закрепив верёвки, стали спускаться вниз. Благополучно достигнув земли, они молча разошлись в разные стороны. И каждый из них уносил с собой часть святой тайны катаров…»
— Я думаю, что про этот крест говорил рыцарь… Только тот, во сне, был целый, а этот как будто разрубленный пополам.
— Нуты, Наташка, даёшь! Тебе же романы писать надо.
— Когда-нибудь напишу, — тихо ответила я.
Время шло. Радиосеанс с заставой прошёл нормально. Как сообщил нам дежурный по заставе, на других участках тоже пока было тихо…
Проснулась я оттого, что Дик натянул поводок и глухо рычал. Я подскочила как ужаленная и сразу увидела их. Пять неясных теней шли по опушке в нашем направлении, хоронясь под сенью деревьев от лунного света. Шли тихо, неторопливо. Как по своей территории. Не было слышно ни разговора, ни шагов. Так ходят хищники. Или тени. Только игра лунного света на воронёной стали автоматов…
Расстояние между нами быстро сокращалось. Казалось, ещё чуть-чуть и можно будет услышать их дыхание. Пора. Стараясь не звякнуть, отщёлкиваю карабин от ошейника. Чёрной молниеносной тенью Дик бросается вперёд. За доли секунды преодолевает оставшееся расстояние… Прыжок — и идущий впереди нарушитель кубарем летит на землю. Теперь пора поработать и нам с Лавром. Как в лихоманке, прыгает у меня в руках автомат. Слева от меня грохочет, как отбойный молоток, автомат моего напарника. Стреляные гильзы с его стороны горячим дождём обрушиваются на меня, больно бьют по лицу. В панике мечутся по поляне непрошеные гости. Пули веером летят над травой, впиваются в стволы деревьев, ударяясь о камни на той стороне опушки, красными и жёлтыми свечами взмывают вверх и исчезают в звёздном небе. Внезапно наступает гробовая тишина, и я понимаю, что патронов в магазине больше нет. Хватаю новый магазин… Пристёгиваю и бегу вперёд, увязая в высокой мокрой от росы траве. Туда, где упал на землю, вцепившись мёртвой хваткой во врага, мой четвероногий друг. Включаю фонарь и вижу, что у Дика, как всегда, всё в порядке. С трудом оттаскиваю пса и, убедившись, что он невредим, — закуриваю. Голова кружится, уши заложены, во рту кисловатый привкус сгоревшего пороха. Кажется, из всех органов чувств функционируют только глаза. Хотя нет. Слух тоже присутствует. Так как ясно слышен грохот подлетающего вертолёта…
