— А правда, что Вы бросили медицину?
— Да подождите Вы, наконец! Какая Леночка? Какой Комарицкий? Вы, наверное, меня с кем-то путаете…
— Да нет же! Ведь Вы — Наташа Ростова, верно? — и не успела я кивнуть головой, продолжила. — Наш Пашка-то пропал неделю назад. Вышел за молоком и пропал. Леночка извелась вся. Рожать же скоро, а тут такое, — и вдруг она заплакала почти навзрыд.
Я, ничего не понимая, подхватила кроватку из её рук и, не найдя что сказать, взяла женщину под руку. Наконец женщина успокоилась и, подняв на меня заплаканные глаза, вдруг спокойным голосом попросила:
— Наташа, проводите меня до дому, а? Очень Вас прошу. Леночка меня у подъезда встречает. Ну, Вы как старая знакомая успокойте её, нельзя ей сейчас волноваться.
И женщина продолжала настойчиво звать меня за собой. Хотя я и устала от шашлыка и спиртного, да и дорога отдачи не близкая, отказаться было бы невежливо. Тем более что в доме, куда, судя по всему, увлекала меня несчастная женщина, действительно жила моя одноклассница Лена Боровая. Я даже вспомнила, что классе в пятом мы с ней не поделили жениха. Смех да и только. А вот её маму, как ни старалась, вспомнить не смогла.
Подойдя к дому, женщина действительно направилась к подъезду, в темноте которого мы с Ленкой когда-то выясняли отношения. Но около подъезда никого не было.
Женщина заметно встревожилась и, подняв глаза на окна дома, проговорила потерянным голосом:
— А где же Леночка? И свет в квартире не горит.
Я почувствовала, что она опять разрыдается, и стала успокаивать её, как могла:
— Может, замёрзла и пошла домой? Давайте поднимемся в квартиру и посмотрим, скорее всего, она давно спит. Заодно и кроватку я вам помогу до дверей донести.
Женщина с испугом посмотрела на меня и жалобным голосом проговорила:
— Нет, что Вы! Оставайтесь здесь, а я поднимусь и посмотрю. Заодно покараулите кроватку, да и Леночка, может, отошла куда-нибудь.
Хотя я и не представляла, куда Ленка могла отойти в два часа ночи, да ещё будучи в таком интересном положении, пришлось подчиниться. Женщина скрылась в подъезде, а я приставила к стене дома кроватку и присела на лавочку. Прошло, наверное, минут пять. Я посмотрела на окна Ленкиной квартиры. Странно, но они были темны. Потом перевела взгляд на детскую кроватку. В сложенном состоянии и прислонённая к стене она напомнила мне вдруг крышку гроба. Выругавшись про себя, я всё-таки встала и переставила её к дереву. Впечатление от её вида осталось прежним. Ох, если бы тогда я знала, насколько близка была к истине!
Прошло ещё около часа. Я была очень зла и сильно промёрзла. Сначала хотела подняться в квартиру и учинить скандал, но потом здраво рассудила, что лучше оставить Ленке записку с просьбой позвонить утром, а кроватку отнести пока к себе домой. Благо идти до моего дома буквально два шага. А уж если она не позвонит утром, связаться с этой Ленкой и самой задать ей трёпку. Беременная, а шляется где-то по ночам. Неудивительно, что от неё муж сбежал. Хотя я не помнила точно, остался ли у меня телефон Боровой. Так я и сделала.
Подойдя к своему подъезду, я по привычке задрала голову вверх и посмотрела на окна своей квартиры. К моему удивлению, на кухне горел свет. Значит, папа всё-таки не улетел. Не хотелось даже думать о том, что теперь ждёт его на работе. Навряд ли его погладят по головке за столь длительное отсутствие на боевом посту.
Я вихрем взлетела на седьмой этаж и стала настойчиво звонить в дверь. Однако дорогой родитель открывать дверь явно не собирался. Я разозлилась. Мало того, что пришлось больше часа сидеть с этой дурацкой кроваткой перед Ленкиным подъездом, так теперь ещё меня не пускают домой. Выпитая на даче водка начала выветриваться, а состояние похмелья, или, как говорят в народе, «отходняк», неумолимо приближалось. Хотелось поскорей принять душ и упасть наконец в родную постельку. Поняв, что дверь мне никто открывать не собирается, я достала ключи и, с третьей попытки попав в замочную скважину, повернула ключ. Однако нижний замок, судя по поведению ключа, был не заперт. Я толкнула дверь, но она не открылась. Вероятно, был закрыт верхний замок. Но в силу того, что им мы никогда не пользовались, ключ от него у меня отсутствовал. Посмотрев на часы и проклиная всё на свете, я позвонила в соседнюю квартиру, где жила очень милая бабуля Наталья Николаевна. Она, несмотря на поздний час, открыла почти сразу.
— Наталья Николаевна, бога ради простите, но наша дверь закрыта на верхний замок, а у меня нет от него ключа, — извиняющимся голосом начала я. — Разрешите позвонить от Вас по телефону, а то папа почему-то не открывает. Может, спит?
— Конечно, Наташенька, звони. А что, Александр Ростиславович разве не улетел? Может, поставить чайку? — захлопотала соседка.
— Наверно, не улетел. На кухне свет горит, я видела снизу. А чайку не надо, спасибо.
— Ну, звони, звони. А то хочешь, оставайся на ночь у меня.
— Да нет, спасибо, Вы же знаете, у меня там собака. Вдруг с ней не погуляли, — отвечала я, машинально накручивая диск телефона.
— Странно, занято. Пойду, попробую ещё раз позвонить в дверь, может, проснулся.
Однако дверь опять никто не открыл, и в моей голове созрел план. Когда-то давно, ещё в школе, я забыла дома ключи и залезла в свою квартиру через балконную дверь. Расстояние между нашим балконом и балконом Натальи Николаевны — около полутора метров, так что риск сводился к минимуму, и я преодолела это препятствие в два счёта.
Балконная дверь, по счастью, была приоткрыта. В большой комнате свет выключен. Миновав её наощупь, я вышла в коридор, где сразу же споткнулась о валявшийся на полу телефон. Пройдя по коридору и мимо маленькой комнаты, где, судя по тявканью, находилась запертая собака, я оказалась в небольшом коридорчике, ведущем на кухню…
То, что я увидела на кухне, потрясло меня. Папа сидел на стуле, уронив голову на колени, неестественно подвернув под себя левую руку и упершись правой, сжатой в кулак, в пол. А ещё всё пространство вокруг: и холодильник, и кухонный гарнитур, стулья, пол, и стены — буквально всё было залито кровью. Я стояла и растерянно взирала на это, не в силах сдвинуться с места, пока не ощутила во рту сладковатый запах смерти. Пошатываясь, я вышла в коридор и подняла с пола трубку телефона — она молчала. Тут я немного пришла в себя и, выскочив на лестничную клетку, закурила. Затянувшись пару раз, вновь позвонила в дверь к Наталье Николаевне.
— Наталья Николаевна, бога ради извините, можно от Вас ещё раз позвонить?
— А что случилось?
— Там, — промямлила я, не зная что сказать, — с папой несчастье случилось.
Пожилая женщина начала было причитать, вероятно, по моему лицу прочитав самое худшее. Я же решительно бросилась к телефону и набрала «03». Честно говоря, мне было жутковато, а, зная, насколько «оперативно» выезжают наши медики по вызову на труп, я довольно убедительно описала диспетчеру скорой помощи клиническую картину сильного желудочного кровотечения и следующего за ним гемолитического шока. Таку меня появился реальный шанс ожидать милицию, которая, как мне казалось, если и приедет, то под утро, не в одиночестве, а в компании бригады интенсивной терапии. Положив трубку, я закурила новую сигарету и решительно вернулась в свою квартиру. Итак, всё на кухне было залито кровью. Она ещё не успела «залачиться», т. е. верхний слой, соприкасающийся с воздухом, не успел свернуться. Значит, страшные события разворачивались здесь совсем недавно — менее часа назад. Папа сидел на стуле, уронив туловище на колени и свесив голову. На спине никаких видимых повреждений не было. А вот на кулаке правой руки, которой папа как бы упирался в пол, ясно виднелась приличная ссадина… Стол вообще являл собой что-то странное. Было похоже, что за ним на протяжении как минимум недели пьянствовала целая компания бомжей. Заваленные окурками тарелки тончайшего саксонского фарфора с ручной росписью. Серебряные вилки и тут же вскрытые ножницами (!) консервные банки с лососем и сайрой. И многочисленные винтовые пробки жёлтого цвета из-под литровых бутылок со спиртным. Я их насчитала шесть штук.
