— Говоришь, доктором работаешь? — глухо спросил мой знакомый.
— Дай сигарету, — проигнорировав его вопрос, попросила я своего спутника, и, прикурив, кивнула головой на труп. — Что теперь делать будем? Шварценеггер ты мой.
— А что тут сделаешь? Скинем в море и всего делов, — глаза Егора холодно блеснули в лунном свете.
— Остальных тоже?
— Как скажешь. Лично я бы эту мразь сначала кастрировал, а уж опосля… Я их знаю. Теперь не угомонятся. Боцмана это ребятки, — спокойно проговорил он и щелчком отправил недокуренную сигарету в море.
— Какого боцмана?
— Да есть тут у нас один урод. Ничего серьёзного собой не представляет. Так, по мелочи щиплет. Ну девок может на «хор» поставить без всякого согласия, конечно, с их стороны. В общем, мелочь, но подлая и опасная. Много молодых волчат в последнее время под ним ходит. Так что выбора нет. Или мочим всех, либо сматывать удочки придётся из самостийной Украины. Рано или поздно всё равно выберут момент и ударят исподтишка. В общем, решать тебе.
— Да, ситуация, — промямлила я, судорожно соображая что делать.
Повисла неловкая пауза. Нужно было принимать решение, и я, кажется, в первый раз в жизни не знала, как поступить.
— Ты вот что. Покури здесь пока, а я сейчас вернусь, — наконец каким-то странным и чужим голосом произнёс Егор и шагнул в темноту.
Я, стараясь не смотреть на труп у моих ног, снова закурила, пытаясь таким образом унять дрожь в руках. Из темноты донеслась какая-то возня и почти сразу всё стихло. Не успела я докурить сигарету, как слева от меня с моря последовательно один за другим раздались три всплеска. Егор, очевидно, решил всё сам. Понять его, конечно, можно. Ему тут жить. Это мне, в принципе, наплевать, найду меч и уеду, а он-то останется. Ну что ж, сделанного не исправить, и я, тяжело вздохнув, взяла лежащий на земле труп за ещё тёплую руку и волоком потащила к обрыву…
Вернувшись домой, я первым делом пошла в душ и долго стояла под тугими и горячими струями воды. Потом долго и с остервенением тёрла себя мочалкой, стараясь смыть смертный грех. Я прямо физически ощущала его тошнотворный и липкий запах. Очень хотелось бы, для самоуспокоения, считать, что всё сделал Егор, но главаря-то завалила я. И тут никуда не денешься. Сей факт неоспорим. На душе было так омерзительно, что захотелось надраться до бесчувственного состояния.
Закутавшись в тёплый халат, я вышла из душа и присела на диван рядом с Егором. Он молча курил, бессмысленно щёлкая пультом телевизора. Картинки мелькали перед нами, как в калейдоскопе, и я, не выдержав, крикнула:
— Прекрати сейчас же и пожелай мне «с лёгким паром»!
— С лёгким паром, — спокойно сказал мой друг и, налив два полных фужера коньяка, протянул один мне, — выпей и рассказывай.
— Легко сказать, рассказывай. А что, собственно, рассказывать? — тихо спросила я, глядя Егору прямо в глаза.
— Ты же не врач, ведь так?
— Врач, и самый что ни на есть настоящий. Другое дело, что я давно не работаю по этой специальности. Но не понимаю, это что-то меняет?
— Меняет! — взорвался Егор. — Всё меняет. Ты наврала мне, ты положила этих подонков со спокойствием профессионала.
— Случайно, со страха получилось.
— Хватит врать! Тебе не надоело? Ты убила человека и менее чем через час спокойно сидишь передо мной и валяешь дурака. Обычно люди, впервые совершившие убийство, так себя не ведут! Я прав? И сколько уже жмуров на твоём счету? — он вскочил и рывком поднял меня с дивана.
— Отпусти, мне больно. А ведь ты тоже не сказал мне всей правды. Согласись, свернуть человеку шею, как курёнку, тоже уметь надо.
— Я тебе рассказал про себя только правду. Я служил в военно-морском флоте, и та форма, которую ты видела, — моя. Ты разве никогда не слышала про морскую пехоту? Так вот, в морской пехоте в советские времена было несколько особо секретных подразделений. В одном таком подразделении боевых пловцов я и служил в последнее время. Так что, как ты можешь сама догадаться, жмуров на моём счету превеликое множество.
— Я тебе не врала, просто всей правды не сказала. В розыске я работала в последнее время, опером…
Мой рассказ длился долго. Он не прерывал меня. Слушал внимательно, изредка подливая в мой бокал коньяка. Я рассказала ему всё, или, вернее, почти всё. Про орден тамплиеров и Васю я, конечно, промолчала.
— Теперь ты знаешь почти всё. Извини, но некоторые детали, например, зачем мне этот меч, я сказать тебе пока не могу. Просто поверь, что мне действительно необходимо найти эту чёртову железяку. Найти и отдать. И чем скорее, тем — лучше. Слишком уж много крови пролилось уже из-за неё. Это нужно остановить. Любой ценой. Всё остальное неважно. Поверь, что я могла рассказать тебе, рассказала. Всё остальное — не моя тайна, понимаешь?
В комнате стало совсем светло. Встало солнце. Егор подошёл ко мне, присел рядом, осторожно обнял и произнёс:
— Как же всё-таки хорошо, что ты есть у меня. И не нужны мне никакие ни твои, ни тем более чужие тайны. Просто я хочу, чтобы ты знала. Знала, что я… люблю тебя.
— Я тоже люблю тебя, Егор.
6
Проснулась я только под вечер. Вообще-то, я с большим удовольствием поспала бы ещё, но безмятежно досматривать сны с приставленным к виску пистолетом — это даже для моей нервной системы явный перебор. Почувствовав сильный толчок чем-то холодным и металлическим в голову, я проснулась моментально. Дёрнулась было, но слишком поздно. Двое навалились на меня, и после непродолжительной борьбы на моих руках оказались браслеты, пристёгнутые к спинке кровати. Сопротивляться дальше было бессмысленно, и я, сдув со лба прядь волос, огляделась по сторонам. Главный вопрос, который меня интересовал, — где мой любимый морпех. Однако помимо пятерых особей мужского пола, самого бандитского вида и решительно мне не знакомых, в помещении никого не было. Уже хорошо. Значит, в момент нападения Егор отсутствовал. Значит, есть надежда. И надо тянуть время, тянуть во что бы то ни стало, по возможности так, чтобы всё их внимание было сосредоточено на мне. Конечно, я прекрасно понимала, что на улице наверняка ими оставлен по крайней мере один человек. Но помня, как вчера мой друг расправился с Мишаней, по этому поводу я была совершенно спокойна.
— Привет, матрёшка, доброго утра желать тебе не буду, но с пробуждением поздравлю, — сострил, видимо, главный. «Чернявый, явно южных кровей. Крупный, невысокого роста, с начинающим угадываться под спортивной курткой животиком. Лет тридцати пяти», — прикинула я.
Отвечать на откровенное хамство я не стала. Молча оценивала диспозицию. Говоривший стоял рядом с кроватью, остальные — молодые, крепкие, спортивного вида, с невыразительными, почти одинаковыми лицами, рассредоточились по комнате. Они с азартом выдвигали ящики и открывали шкафы, небрежно вываливая всё их содержимое на пол.
