Пол сверлил его глазами.
— Что? — не отступал Лукас. — Скажи мне, что тебя тревожит.
— Ну, слушай, гм — Лукас. Я ничего не говорю, ничего такого, ага? Я просто, чтобы — сам знаешь. Чтобы по-честному. Таких вещей… просто не бывает, я вот к чему. Люди с огромными выпендрежными складами или вроде того — они не шатаются где попало, предлагая крышу над головой первому встречному пацану, с которым они познакомились всего — когда там? — полчаса назад в… ну, не знаю, может, это довольно сомнительный бар, откуда мне знать? И не предлагают взять с собой на халяву толпу дружков, больную мать, блин, и всех-всех-всех.
— У тебя есть больная мать?
— Нет, у меня — нет, Лукас, нет. Я просто…
— Потому что если у тебя есть мать, которая неважно…
— Нет — забей на это, Лукас. У меня нет. Я просто…
— Уверяю тебя, я с радостью пригласил бы и ее.
— Слушай — забудь об этой гребаной матери, ладно? Ее не существует. Я просто сказал. Просто сказал…
— Понимаю, — произнес Лукас. — Ладно, послушай — быть может, ты и твои друзья зайдете на днях и осмотрите это старинное здание? Я уверен, вы будете весьма приятно удивлены.
— Да, но… послушай, Лукас — не думай, что я… В смысле, это офигенно круто, то, что ты предлагаешь, и… ну ладно — в чем твоя выгода? То есть — чего ты хочешь?
— Ну, — начал Лукас. — Если вдуматься, все очень просто. Всего, что ты сам захочешь дать. Внести вклад. Дизайн интерьеров — очень полезно. Мастерство твоего друга на кухне — бесценно, уверяю тебя. Небольшая уборка, быть может…
Пол повернулся и уставился на него: в первый раз по-настоящему заглянул Лукасу в глаза. И не увидел в них ничего, от чего мог бы отпрянуть.
— И… все? Ты не хочешь ничего… другого?
— Я хочу, — ровно ответил Лукас, — лишь того, что ты сам готов отдать. Ничего более.
Да, подумал Пол: да. И сейчас он думал то же самое: потому как да — именно так все и вышло, именно так. Но я же не могу втиснуть это Бочке в башку — а что касается Тычка, о боже, о боже: и думать нечего. Понимаете — тонкости будут упущены, если я попытаюсь произнести это вслух. Так что лучше не устраивать неразберихи. А сейчас пора сделать так, чтобы все завертелось, как, блин, обычно.
— Ну так что, Бочка, — как насчет нам с тобой пойти и к ним стукнуться, а? К этому Киллери или как там его. Типа разобраться.
Бочка кивнул:
— Хорошо… но слышь, Пол, когда мы уже барахло двинем, а? Ты говорил, совсем скоро.
— О нет, только ты не начинай! Мы только-только избавились от нытья проклятого Крошки Дэви, а теперь ты пищишь.
— Да я просто, ну — хочу разжиться парой монет, вот и все.
— Мы все хотим, Бочка — все хотим, правда? У меня что, из ушей деньги сыплются? А? Поверь мне, сынок: я над этим работаю. А сейчас идем к Киллери. Ясно?
— Да, — ответил Бочка. — Да. Слышь, тут все как-то чуток странно, а, Пол?
— Да, — ответил Пол. — Да, странно. Не переживай. Я скоро во всем разберусь. Выясню, в чем тут дело…
— Не надо, Пол, — умоляю тебя.
Пол засмеялся, хлопнул старого приятеля по плечу и толкнул через коридор к подножию лестницы.
— Альфи… — продолжал он.
Оба стояли перед тем, что Пол, следуя инструкциям Элис, — если только он не вывернул все наизнанку, — распознал как дверь Киллери. Ну и что — может, ему еще раз постучать? Я вам говорю — эти комнаты, лофты или как их там предпочитает называть Лукас, такие огроменные, что внутри, может, просто не слышно (или, может, один из этих самых Киллери еще только на половине долгого пути к двери).
И пока они там стояли, как два простофили, Пол и Бочка (причем Бочке, как не без оснований казалось Полу, сама эта идея осточертевала все больше: дергался он), они вовсю обсуждали девчонку, которая только что попалась им на глаза, — прошли мимо нее в коридоре. Черт, начал Бочка — все еще чуя шлейф аромата ее духов — черт возьми, Пол… ты эту соску видел? Я тебе говорю — я и думать не думал, что здесь найдется что-то такое. Я почему-то думал — ну не знаю… наверное, я прикидывал, тут все чудаки или неудачники, вроде того. Но боже, она — у нее все, что нужно, у нее-то все удачно, к гадалке не ходи. У меня внутри так все и сжалось, блин, Пол, да что там — такие ноги, меня чуть пополам не разорвало. Да, сказал Пол — да, она ничего. А Бочка давай глаза пучить, как рыба, и, задыхаясь, сказал: ничего?! Ничего?! Да ты что такое несешь — ничего?! Она в сотни раз лучше, чем просто ничего, сынок — она охеренно, потрясающе, невероятно отпадна, во как. А ты видел, как она нам улыбнулась? Как она улыбнулась нам краешком рта? А? Я ей, небось, понравился. Как по-твоему, она греет по ночам постель Лукасу? Потому что Элис — она ужасно похожа на мою старую училку географии, эта Элис, но девчонка — совсем другой коленкор. Я тебе скажу, кого она мне чуток напомнила, Пол, — твою Соню. Ну, по крайней мере лицом — и волосы такие же, и вообще; ну то есть, пойми меня правильно, Пол, но все же — признайся, сынок. Хорошая девчонка, эта Соня, я ничего не говорю — но она не похожа на твоих обычных стриптизерш. А? Это все, что я хочу сказать, кореш. В смысле… хорошенькая, спору нет — но не с разворота журнала, верно? И Пол сказал: нет — нет, не с разворота. И Бочка продолжил: ладно — к разговору о Соне, она будет тут с нами жить или как? И Пол ответил: нет — нет, Бочка, не будет. И Бочка спросил: но ты ведь рассказал ей, правда? Ну — где собираешься болтаться. Но Пол только покачал головой и ответил: нет, вообще-то нет. И Бочка сказал: но она же психовать будет, а? Вернется от матери и увидит, что ты собрал манатки и смылся — она ж обидится? И будет права. Ты бы звякнул ей, сынок. И Пол сказал: слушай, хватит, Бочка, ясно? Не твое собачье дело. И Бочка сказал: да я ж просто посоветовал, Пол, вот и все… И Пол сказал: больше не надо, хорошо? (Господи — эти люди когда-нибудь вообще откроют эту треклятую дверь или как? Надо бы нам, пожалуй, — что? Попробовать открыть дверь? Посмотрим, что из этого выйдет.)
Пол взялся за дверную ручку и осторожно надавил. Дверь открылась легко, он подержал ее полуоткрытой, ожидая реакции (голоса, шума — чего угодно: ему такое не впервой, знаете ли), но когда ничего не последовало, он распахнул дверь настежь и озадаченно, в некоторой даже растерянности уставился не на очередную деревянную взлетную полосу, залитую светом, как на съемочной площадке, — проклятущие огромные окна, они здесь, кажется, повсюду. Вместо этого он увидел нечто вроде маленького, довольно незамысловатого и бурого, ну — как же это называется? Вестибюль почти подходит; небольшая такая прихожая, в ней — вешалка и подставка для зонтов, посередине — зеркало в раме, и все это увенчано изобильно резным таким фронтоном, живо напомнившем Полу бабушкин шкаф. Дубовый, решил Пол, годов в 1870–1880-х, примерно так. На крючках висели толстые твидовые пальто и шоколадного цвета фетровые шляпы, под ними пристроилось несколько тростей и зонтов с изогнутыми ручками, а с ними толпа прогулочных палок — их оказалось на удивление много, а одна, как только что заметил Пол, была из слоновой кости с отлично отполированным серебряным набалдашником — совсем как у Фреда Астера в, господи, — скольких из этих его потрясающих фильмов? (Стиль? По мне, так Фред один его выдумал, если хотите знать мое мнение.)
